Надеюсь, он будет уматываться так, что начнет падать без сил. И на слежку за мной и прочий гонор у него тяги не останется.
Осталось придумать, чем занять второго барана, чтобы он не скакал вокруг меня со своими крутыми рогами и не блеял свое «милая эсса» каждый раз, когда я особенно занята и сосредоточена. Бесит. Не хочу я мужчин. Никаких. Во всяком случае, пока не хочу. Как минимум до конца обучения.
Глава 22
В целом, поразмыслив, я пришла к выводу, что лекарство для Лильрина вполне годится и для меня самой. Если я не хочу ненужных встреч, пустых и неловких разговоров, неуместных взглядов и дурных мыслей — выход один.
Надо занять себя так, чтобы на все это просто не осталось времени. Взять дополнительную практику у целительницы для беременных и рожениц, эссы Калистры. Пойти учиться очень интересным приемам массажа у тихонькой, сухонькой, старенькой и очень сильной эссы Малены. Сидеть вечерами, переписывая на здешнюю, непривычно сшитую в «книги» вместо привычных свитков бумагу то, что «разворачивается» в голове из божественных знаний. Вспоминать и тоже записывать все, чему учили в обители: любое знание полезно, пусть даже здешние фыркают и называют его варварским и отсталым.
И да, еще ведь надо учить местную грамоту. Очень непривычную и трудную после таких естественных и понятных иероглифов. Понимание языка при переходе боги мне вложили, а письменность — пожадничали. Так что свои личные записи я вела, как привыкла, а вот для уроков коллегии пришлось зубрить «буквы» и заново учиться читать и писать. И не кистью, а пером… или карандашом — вот эта палочка с серо-черным стержнем внутри оказалась ужасно удобной, даже несмотря на то, что ее время от времени все равно надо было точить.
Все это привело к тому, что я даже ела на бегу и за чтением, почти не показывалась в общей трапезной, в купальню шастала еще до рассвета, с урока на урок неслась бегом, теряя легкие шлепанцы, ходить в сапогах в жару, как тут многие делали, мне не понравилось.
Короче говоря, я не то что не сталкивалась с Сирианом, я его просто перестала замечать. Не успевала на лету. А он, видимо, никак не мог меня перехватить — все же у него своя служба вне коллегии, и это не шутки.
А про Лильрина я, признаться, вообще забыла. Тем более что он вроде как перестал мелькать на заднем плане и сверлить меня взглядом.
Впервые в жизни я жила так, как всегда хотела сама, наполненно, осмысленно и интересно. Вот, правда, еще бы только все зачеты сдать по внешнему ориентированию и получить доступ к нуждающимся пациентам — и я буду полностью счастлива.
Правда, о кусочек счастья мне пришлось споткнуться довольно скоро. Хотя я и падала вечером в кровать без сил — даже слишком мягкий матрас перестал мешать и раздражать, — и старалась соблюдать более-менее здоровый режим между занятиями, в один далеко не самый прекрасный день Маирис вдруг посмотрела на меня пристально-пристально и ни с того ни с сего заявила:
— Деточка, что ты с собой сделала?
— Что? — не поняла я, с трудом отрываясь от схемы кровеносных сосудов человека. Я так увлеченно перерисовывала ее в свою тетрадь, что забыла обо всем.
— По-моему, надо пересмотреть твою программу, — озабоченно покачала головой Маирис. — И систему питания. Тебе явно не хватает нужных для здоровья элементов в теле. Посмотри! У меня даже малявки на уроках давно не едят карандашей, а ты что с ним сделала?
Ой…
Я в шоке уставилась на огрызок деревянной палочки в пальцах. Причем это был именно самый натуральный огрызок — если тот конец, которым я рисовала, был аккуратно заточен и лишь наполовину стерт, то другой конец безжалостно размололи чьи-то зубы. И не просто дерево погрызли, содержимое тоже съели.
Чьи-то зубы, чьи-то зубы… Мои. То-то у меня во рту такой странный вкус — дерево с приправой из чего-то незнакомого, но смутно приятного. Это я «грифель» сгрызла. И мне понравилось.
— Железа в крови не хватает, так и до анемии недалеко, — вздыхала тем временем Маирис. — А все почему? Питаешься вроде по рациону, повара следят… Ночами спишь — во вторую луну свет у тебя в комнате гаснет, значит, легла. И все равно за две недели стала похожа на призрак замученного ребенка. Никуда не годится.
Целительница даже подошла ко мне вплотную и озабоченно заглянула в глаза, потом взяла за подбородок и повертела мою голову из стороны в сторону.
— Так. Сейчас идешь в купальню и лежишь там в воде, пока не придут наши девочки — ученицы эссы Лилибен, они учатся у нее лечить внешность и приводить ее в порядок. С волосами тоже что-то надо делать… Там и пообедаешь. А потом к себе в комнату и спать! Спать! Ужин принесут прямо туда, и чтобы все съела.