А он упал на камни. И смотрел сейчас на меня широко раскрытыми глазами, в которых медленно таяли радость и… жизнь.
Этот идиот улыбался, а из уголка его рта медленно вытекала струйка крови и страшно пузырилась, намекая на пробитые легкие. А его тело уже тяжелело в моих руках, той особенной тяжестью, какой наливаются мертвые. Мне ли не знать, я столько раз отчаянно боролась и проигрывала, чувствуя неумолимое наступление смерти.
Но не сейчас!
— Не смей! — кажется, я закричала, но не голосом, а как-то иначе. А потом внутри меня упали заслоны, и сила хлынула вовне, заполняя искрящимся вихрем не только покалеченное тело Лильрина, но и весь двор.
— Дура, сгоришь! — еще успела услышать я, прежде чем алое с золотом заслонило весь мир.
Глава 29
Не знаю, кто там дура, а меня заело злое упрямство. Во-первых, зря я, что ли, столько времени его спасала? А во-вторых, он только-только начал что-то понимать и, может быть, даже угрызаться совестью за то, как был ко мне несправедлив. Но это не точно… а я хочу справедливости! И что, он теперь так просто умрет, весь такой улыбчивый оттого, что совершил подвиг и спас меня из когтей летающего монстра, а потом не дал разбиться о камни? Цаплину гузку ему, а не героическую смерть!
Сгорю, не сгорю… Да не дождетесь! Я так зла, что мне одной этой злости хватит всю крепость вылечить, потом прибить и снова вылечить!
Золотое пламя полыхало вокруг, мне было ужасно жарко и временами казалось, что я действительно горю. Зато в этом пламени растворился ревущий над крышами монстр — здоровенная ящерица с крыльями и когтистыми лапами, которыми она пыталась меня схватить. Растворился Сириан, машущий над нашими головами каким-то дрыном с железкой на конце, с которой в небо улетали синие лучи; растворились высунувшиеся из всех щелей лучники с отравленными стрелами; растворились визжащие на галереях ученицы целителей.
А заодно медленно, очень медленно, но неуклонно в этом пламени растворялись повреждения и раны Лильрина. И темная тяжесть смерти выгорала по кусочкам, отпуская свою жертву.
Когда последний сполох рыжего огня погас, унося с собой серый пепел умирания, стало даже как-то слишком темно и холодно. Я с чувством глубокого удовлетворения оглядела совершенно живого, здорового, изумленного и почему-то вроде бы испуганного бывшего жениха, потом сквозь подступающие сумерки (а вроде только что было утро) оглядела двор, наткнулась на злющие ярко-синие глаза златовласого капитана и…
— Дура ненормальная! Идиотка! Кретинка пустоголовая!
Угу…
— Сам такой… спокойной ночи.
И прилегла прямо на не успевшего подняться с каменной кладки Лильрина. Меня вполне устраивало, что он хоть и жесткий, но зато теплый и не брыкается. Я хотела спа-а-ать… и не хотела слушать, как ругается Сириан. И потом еще кто-то орет и ругается. И все галдят… а впрочем, пусть. Мне это уже все равно не мешает, даже убаюкивает.
— Повтори еще раз, я потом запишу, такое интересное слово, — пробурчала я сквозь сон, когда светловолосый варвар выдал особенно заковыристое выражение.
А матрас подо мной почему-то задергался. Затрясся.
Я сердито шлепнула по нему рукой, чтобы не двигался, и уткнулась носом в рубашку. Все. Нет меня…
***
— Дурная девчонка, ох, дурная девчонка… — причитала Маирис, хлопоча над лежащей в постели девушкой. Лейсан за прошедшее утро похудела, кажется, до прозрачности и вообще словно стала меньше ростом, хотя это только внешнее впечатление. Щеки впали, под глазами обозначились темные круги, а густые черные волосы на правом виске вылиняли в белый цвет целой прядью. Удивительным образом это сделало девушку еще моложе и беззащитнее на вид.
В ее комнате пахло лекарственными травами и было очень тепло — по обе стороны кровати стояли специальные закрытые жаровни с углями, гревшие воздух. Ставни на окнах были закрыты, но со двора все равно доносился нестройный стук молотков и топоров — в крепости спешно чинили вдребезги разбитую диким Гураем крышу над галереей и лестницу.
— Идите отсюда оба! — в который раз рычала Маирис на двух мужчин. Но и светловолосый капитан, и темный, как грозовая туча, шадаг упорно делали вид, что оглохли. Можно было, конечно, приказать одному выкинуть второго, но целительница прекрасно понимала, что драка у постели едва не выгоревшей ученицы — это последнее, чего ей теперь недостает.