Еще полчаса, и дверь приоткрылась. В щель просунул благоухающую голову Да Силва и сообщил:
– Пора. Вас ждут.
– Кто ждет, черт возьми?! – Она заставила себя дерзко рассмеяться. – Вы разве не понимаете: меня ждет работа!
– Работе придется потерпеть.
Насупившись, она вышла следом за Да Силвой. От него пахло лавандой и корицей.
– Нужно забрать газету и пленки, чтобы я могла документировать открытие. Большое открытие – тысячи людей с нетерпением ждут, что́ им поведает эта находка. Они уже, наверное, недоумевают, почему я не выпустила предварительного описания.
– Боюсь, пленки вы сейчас получить не сможете. Их уже отослали для обработки в безопасной обстановке.
– О чем вы? Это же мои данные!
– Это больше не данные. Улики в расследовании преступления. Мальчик умер.
Ожье словно ударили под дых.
– Нет! – воскликнула она, будто отрицание могло что-то изменить.
– Боюсь, это правда.
– Что случилось? – растерянно спросила она.
– Порвался скафандр, и до ребенка добрались фурии.
Ожье вспомнила жалобы Себастиана на головную боль. Наверное, тогда крохотные машины ворвались в его мозг, множась и разрушая все вокруг.
Ей стало дурно.
– Но мы же проверили по детектору фурий! Он показал ноль!
– Ваши детекторы слишком грубы, чтобы обнаружить новейший микроскопический штамм. Вы бы знали об этом, если бы дали себе труд ознакомиться с последними выпусками технических бюллетеней. Следовало учесть возможность эволюции фурий до экспедиции.
– Но как же он мог умереть?!
– Это случилось при подъеме. – Да Силва посмотрел на Ожье с сомнением, прикидывая, сколько ему позволено сказать. – Полная гибель мозга.
– О боже! – Она глубоко вздохнула, стараясь удержать себя в руках. – Кто-нибудь сообщил…
– Семье мальчика? Ее проинформировали о несчастном случае. Прямо сейчас родственники направляются сюда. Мы надеемся, что Себастиана удастся хоть отчасти привести в сознание до их прибытия.
Да он что, шутит?
– Вы сказали, что он умер.
– Да. К счастью, его удалось вернуть.
– Вернуть? Когда его голова полна фурий?
– Его накачали универсальным лекарством и вывели фурий целительной чудо-техникой. Пока мальчик лежит в коме. Возможно, главным структурам мозга нанесены непоправимые повреждения – но об этом мы узнаем через несколько дней.
– Этого не может быть, – прошептала Ожье, будто глядя со стороны на чудовищное и несуразное, происходящее с ней. – Обычное возвращение. Никто не должен был умереть.
– Сейчас легко говорить. – Он придвинулся так близко, что археолог ощутила его дыхание. – Вы всерьез думаете, что мы можем замести под ковер подобное происшествие? Бюро правонарушений уже дышит нам в затылок! На Земле в последнее время слишком уж много аварий и иных несчастных случаев. Бюро только и ждет возможности кого-нибудь наказать в назидание остальным, пока не стряслось что-нибудь полномасштабно идиотское.
– Мне жаль, что так вышло с мальчиком…
– Ожье, это признание вины? Если да, то все будет гораздо проще.
– Нет! – произнесла она дрожащим голосом. – Никакое не признание! Я всего лишь сказала, что мне жаль. Слушайте, я могу поговорить с родителями?
– Ожье, я полагаю, из всех жителей Солнечной системы в последнюю очередь они хотят видеть вас.
– Я всего лишь имею в виду, что мне не все равно, что я сопереживаю им.
– Переживать надо было перед тем, как рисковать жизнями в обмен на бесполезный артефакт.
– Бесполезный?! – возмутилась она. – Что бы ни случилось внизу, ради него стоило рисковать! Да кто угодно в Бюро древностей скажет вам то же самое!
– Ожье, показать вам газету? Вашу бесценную находку?
Газета лежала у него в кармане. Да Силва вынул ее, протянул Ожье. Она взяла дрожащими пальцами, чувствуя, что надежда рушится и сменяется страшным разочарованием. Как и мальчик, газета умерла. Строчки смешались, наползли друг на друга, будто расплавившийся узор глазури на торте. Прочитать что-либо было невозможно. Иллюстрации и реклама стали статичными, краски слились, уподобив их абстракционистским наброскам. Наверное, крошечный генератор, питавший «умную бумагу», был на последнем издыхании, когда Ожье вынула газету из машины.