А старуха Глухова продолжала разговаривать со Степанычем.
— Так тебе удобно, Степаныч? — спросила она, когда ящик поставили к выходу из подвала.
Ночь, кажется, была спокойной. Я спал в своем закутке, под койкой, и мои сторожа-хранители не тревожили меня до утра. Когда проснулся, все женщины были на дворе. Они готовили обед — на поминки Степаныча.
— Мама тоже там, — сказал Сергей. От него я узнал, что хоронить Глухова решили в овраге, откуда мы вчера принесли ящики. Там старики уже рыли могилу.
Скоро старики пришли. Потные, перепачканные в рыжей глине, они тут же захлопотали вокруг ящика Степаныча, готовя его к выносу. Со двора все спустились в подвал. Старуха Глухова вновь запричитала. Заплакали в голос и женщины. Дед Кирилл поспешно внес крышку. Старуху пришлось оттаскивать от Степаныча силой. Плотники заспешили и стали заколачивать ящик.
— Не замайте его, не замайте, — обессиленно задохнулась старуха, но ящик подхватили и понесли.
Только вышли во двор, как начался артобстрел. Степаныча оставили у стены разбитого дома, и все вернулись в подвал.
Я прислушался и понял: немцы бьют из своих тяжелых шестиствольных минометов-«скрипунов» (так их называют за противный скрипучий гул при выстрелах). Взрывы этих мин посильней, чем у снарядов гаубицы: сам видел развороченный до фундамента дом.
Женщины сбились у выхода из подвала и обсуждали, как выручить две большие кастрюли с борщом и картошкой. В воронке от бомбы неделю назад Степаныч соорудил из кирпича печурку, и сейчас на ней доваривался обед на его поминки.
Снаряды рвались рядом и вот-вот могли накрыть наш двор. Как только взрывы откатились в сторону, из подвала метнулась тетя Маруся, я кинулся за ней. Проскочили удачно.
— Борщ готов, а картошка немного сыровата, — определила тетя Маруся, присев перед кастрюлями. — Чуток подождем.
В воронку влетел Сережка, и сразу грохнул взрыв, за ним другой. Мы упали на землю, на нас посыпалась земля.
Волна взрывов откатилась. Тетя Маруся, вскочив, закричала:
— Лихоманка забери эту картошку. Еще убьют. Бежим отсюда! — И, подхватив кастрюлю с борщом, согнувшись, кинулась к подвалу.
Мы не успели. Новый грохот прижал нас к земле. Без тети Маруси стало еще страшнее.
— Сейчас прибежит мать! — крикнул мне на ухо Сергей. — Давай!
Схватив кастрюлю, мы метнулись к подвалу. Мама стояла у выхода, готовая броситься навстречу.
Уже в подвале я врезал брату по шее и сам чуть не разревелся.
— Он добегается, добегается…
Мама загородила собой Сергея и обессиленно села на какой-то узел, беззвучно заплакала.
Похороны затянулись. Шла вторая половина дня. Мы несколько раз выскакивали во двор, но усиливавшийся обстрел гнал всех в подвал. Старухи, пошушукавшись, решили кормить детей.
— Я же не Сережка! — сердито шепнул матери, но, когда начали разливать душистый борщ, мне стало не по себе. Сидеть в подвале было нельзя. Плотники тоже вышли.
— Кажется, стихает, — сказал дед Кирилл.
— Надо нести, — сокрушенно оглядывая запыленный двор, добавил его напарник.
— Только без провожатых, — словно ища у меня поддержки, опять сказал дед Кирилл. — Пусть прощаются здесь. — Плотники принялись увязывать ящик веревками. Вышли старуха Глухова и несколько женщин. — Без провожатых, без провожатых. Только Маруся и Андрей с нами, — прикрикнул на женщин дед Кирилл. И, ухватившись за веревку, скомандовал: — Ну, Степаныч, давай, благословясь.
Мы подхватили ящик и побежали со двора. На улице поняли, что обстрел не стих. Черные фонтаны земли и дыма вырастали то здесь, то там, и тетя Маруся завопила:
— Ой, батюшки! Ведь убьют же! Убьют! Скорей! — И тащила всех нас с ящиком за собой. Старик, который был со мной в паре, споткнулся, и мы все повалились, грохнув ящик о землю. Казалось, стреляют только в нас, и уже нельзя было оторвать себя от земли. А тетя Маруся, надрываясь, молила:
— Миленькие, ну давайте, давайте… — И тянула за веревку ящик. Я было поднял голову, но рядом рвануло так, что нас заволокло дымом и по ящику забарабанили комья. Тетя Маруся вскочила и нырнула в пыльную тучу. Меня тоже словно подхватило этим взрывом и швырнуло в колючки на дне оврага. Видно, я летел со скоростью снаряда, потому что скатился туда раньше, чем тетя Маруся.
Чертыхаясь и кляня паразита Гитлера, тетя Маруся погрозила куда-то в небо кулаком, а потом вдруг, задохнувшись, оборвала крик:
— А-а, пропади оно все пропадом…
Сидели недолго. Послышался шорох осыпающейся земли, и мы увидели на краю оврага стариков. Словно коня под уздцы, они спускали в овраг, придерживая на веревках, ящик со Степанычем. Мы поднялись и пошли им навстречу.