— Уходим отсюда. Понимаешь, надо к нашим…
Витька молчит, а потом вновь шепчет:
— А как же мы пойдем?
— Я зна-а-аю… — за меня отвечает Сережка. — Нам к бабушке надо. У них дом…
«Мудрый у меня брат, конечно, к бабушке, в Бекетовку. Слухи доходили, что у них там и дома целы».
— А как к бабушке, кругом же немцы?
Теперь Витька шепчется с Сергеем, они продолжают мой спор с самим собой. Понимают: пока живы, надо что-то делать.
— А мы по берегу Волги, — говорит Сергей, — прямо под кручей и пойдем.
«Ты гляди! Ай да Серега!» Мне уже и спать не хочется, и обстрел вроде бы стихает.
— Как же мы пойдем, ведь стреляют?
— А мы ночью.
— Ночью тоже стреляют. Слышишь, как бухают?
Сергей сопит. Он думает.
— А мы переждем. Когда перестанут…
— Надо утром все высмотреть, — соглашается Витька, — все подготовить и идти всем вместе… Надо сказать Костиной матери.
Нет, Витька — хороший парень. Он не виноват. Ему, наверное, и самому стыдно за то сало. И тетя Нюра хорошая. Это все война.
Она людей гнет.
— Вы чего колготитесь? — тихо спрашивает мама. — Спите! Теперь до утра стрелять не будут.
— Мы спим, — отвечает Сергей. И, повернув голову ко мне, шепчет на ухо: — Нам только до оврага добежать. А там прямо к Волге. И по берегу…
«Нам только пережить эту ночь, — думаю я, — дождаться утра. Обязательно пережить эту длинную ночь, и тогда все будет по-другому. Мы уйдем отсюда все: и Сергей, и мама, и Витька, и тетя Нюра, и Костина мама с маленькой Катькой… Нас осталось немного, но мы уйдем, мы выживем. Только бы дождаться утра».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Германцы
Меня разбудил крик тети Нюры. Когда открыл глаза, увидел: она спиной прижимала дверь блиндажа и кричала так, будто ее хотели убить. Все соскочили с нар и бросились к ней. Первой подоспела бабка Устя, отстранила сноху, распахнула дверь и шагнула по ступеням вверх.
Тетя Нюра оборвала крик, потерянно глядя вслед бабке Усте, словно та шла к пропасти. Мы сбились у выхода, боясь выглянуть за порог. Сергей испуганно захныкал, мы с Витькой тоже были готовы удариться в рев.
Тетя Нюра опомнилась и начала теснить всех от двери.
— Уходите, уходите, туда нельзя.
Ничего не понимая, мы пятились, а тетя Нюра, расставив руки, подталкивала нас к нарам.
— Да что там случилось? — дрогнул мамин голос. — Что? — И она, пошатываясь, пошла к выходу. Навстречу ей по ступеням уже спускалась бабка Устя.
— Там германцы, — тяжело переступив порог, выдохнула она и прошла в свой закуток.
Все смотрели на нее, даже шатнулись ей вслед, ждали, что она скажет еще, будто от ее слов теперь зависела вся наша жизнь. Но бабка молчала. Постояла у нар, привычно поправила свою постель и вдруг, резко повернувшись, опять пошла к выходу.
— Надо воду слить.
— Какую воду? — вскрикнула тетя Нюра. — Вы что, мама?!
— Там дождевая вода набралась. — И ее галоши уже зашлепали по порожкам.
Сергей тормошил меня за плечо.
— Там немцы, что ли? Немцы?
Я отстранил его руку и осторожно выглянул за дверь. Потом сделал еще несколько шагов.
Все было так же, как и вчера. Доски двери холодные, в белой росе. Седая изморозь на камнях и щепках вокруг блиндажа, только появились небольшие лужицы стылой воды. Ведь ночью шел дождь. Я глянул на заволжский лес — там тоже все было таким же. Через темную полоску поредевших деревьев и низкие рваные тучи, повисшие над ними, тяжело пробивались лучи просыпающегося солнца. Перевел взгляд на развалины и пепелища и вдруг метрах в шестидесяти увидел грязного серого мужичка. Он сидел на каком-то коробке, повернувшись невидимым мне лицом к полоске Волги, и что-то бормотал.
«И это немец?» — чуть не вскрикнул я, и тот испуг, который вошел в меня там, в блиндаже, вместе с криком тети Нюры, стал проходить.
Рядом со мною вынырнул Витька и тоже молча уставился на серого мужичонку. Я, осмелев, огляделся: через развалины Нижней улицы, согнувшись, быстро шли двое — в руках автоматы почти касались земли, за спинами, как у школьников, плоские ранцы. Шагали, озираясь, а потом опять, низко пригнувшись, затрусили к оврагу. Больше никого.
Витька все еще смотрел на мужичонку, который теперь повернулся к нам лицом. Он уставился на нас, но без интереса, словно слепой.
— Что он здесь делает? — наконец выдавил из себя Витька. — Он кто?
— Наверное, немец…
Только сейчас я рассмотрел на нем серовато-зеленый френч, такой грязный, что определить цвет было трудно. Немец сидел на таком же ранце, как у тех солдат, которые скрылись в овраге. Рядом лежал автомат, а на нем — темная пилотка.