По всей видимости, именно академики могли дать Благородному Аугусто шанс вырваться из сети, приготовленной для него Федором. Хотя в то, что они со своими интеллекторами могут переиграть его, Федеру верилось с трудом.
- Это, конечно, да. Но ты сам пойми, - сказал Федер, - какие интеллектуалы могут быть у Благородного. Люди, работающие из-под палки, люди, работающие из-за денег...
- И люди, работающие только потому, что им такую возможность наконец предоставили.
Федер поморщился.
- Ну да, ну да... Но что мы можем с ними сделать? Охать только по их поводу? Это неинтересно. Ты предлагаешь их нейтрализовать?
- Я не...
- Так мы их и нейтрализуем. В свое время. Не можем мы пока ничего с ними сделать.
Антон сокрушенно покивал головой - что правда, то правда. А потом вдруг его осенило.
- Ха-ха! - воскликнул он, и Федер даже испугался, что их услышит какая-нибудь залетная вражеская "стрекоза". - Можем, Ант, можем. Дождь!
- Какой дождь? - начиная уже понимать, спросил все-таки Федер. - Он-то здесь при чем? Мы же не можем начать его раньше времени. Что ты?
- Другой дождь, Федер, другой! Который только на них подействует, отупляющий!
Дождь на Ямайке - дело обычное и, можно сказать, постоянное. Когда на Ямайке нет дождя, это приятно. Появляется в пейзажах даже какая-то красота, дышится легче и вообще - свежесть, запахи, краски, прочая курортная мишура, напрочь исчезает безысходная серость, мысли всякие интересные в голову лезут... И все-таки без дождя начинает чего-то не хватать. Это уже как бы и не Ямайка. Уже тревожно становится.
Дождь на Ямайке - явление почти незаметное. Можно минут тридцать сорок под ним простоять и одежды не намочить. Дождь на Ямайке - это сырость и еле слышимый шорох, это особый воздух и особое состояние души. Можно даже сказать, что дождь на Ямайке - субстанция своего рода философии. Философии серого постоянства, философии желания ни с того ни с сего вздремнуть. Ничего не делающим телом поудобней устроиться, вслушаться в шорох, в тот, который на грани слышимости, в тот, который, как горизонт, вроде как бы и виден, но недостижим никогда. Дождь на Ямайке - это философия философствования, философия лени, а стало быть, не борьбы, но просто жизни. Дождь.
Даже Аугусто, который поначалу, когда еще не понимал, что такое пробор, вознамерился сделать из Ямайки что-то вроде курорта и климат дождливый исправить, быстро с доводами Федера согласился, причем не столько потому, что эти доводы были достаточно убедительными, сколько из-за подспудного нежелания ямайский дождь терять. Дождь на Ямайке - своего рода наркотик.
В данном случае дождь входил в стратегию Федера как одна из непременных составляющих. Дождь в стратегии Федера служил разносчиком смерти.
Предположим, есть папоротник, привитый куаферами на планете. И предположим, с тыльной стороны папоротниковых листьев, там, где растение хранит свои спорании, скрытно хранятся еще и зародыши некоторых дополнительных организмов.
Все эти зародыши, как уже было сказано, ничем себя не проявляют и ждут лишь сигнала. Например, сигнала от мелких насекомых, типа фиолетовой тли, которые как раз на этих папоротниках и живут, посторонних организмов вовсе не замечая. Но у фиолетовых тлей есть маленькая особенность - они восприимчивы к радиосигналам. Антону с его интеллекторами пришлось немало повозиться, чтобы эту их особенность использовать по желанию человека. Теперь он умел "настраивать" их. Восприняв сигнал определенной частоты, фиолетовые тли тут же меняли свои вкусы и начинали проявлять ненормально высокий интерес к зародышевому материалу. Вкусы эти, правда, не совсем соответствовали их реальным потребностям, и большинство из них, практически все, от перемены стола погибали. Перед тем, однако, активизировав материал. Там начиналось бурное производство новых микробов, оседающих на тончайших оболочках вокруг легких пузырьков газа, содержащего высокие концентрации метана и водорода.
Папоротники вскипали, превращались в шипящую буро-зеленую жижу. Над ними поднимался мутноватый пар и устремлялся вверх, к облакам, заряжая их микробами. Оставалось теперь эти облака побыстрей доставить на нужное место и заставить их над тем местом пролиться незаметным ямайским дождем. А это уже было делом техники, причем не такой уж и сложной.
Далее предполагалось, что микробы, целые спектры различных микробных тварей, где каждый из видов этого спектра интересовался ДНК строго определенного состава, полученного в результате заранее проведенного анализа крови, поселится в своем мамуте и начнет там свою веселую разрушительную работу операции под кодовым названием "Холокаст". Никого из куаферов, разумеется, эти микробы трогать не станут.
Поначалу казавшаяся мелкой, проблема академиков грозила вырасти в проблему, угрожающую всем куаферам, если бы к подобным неожиданностям Антон с Федером не успели уже привыкнуть. Вся беда двойного, а по сути, даже еще более сложного ямайского пробора заключалась в его низкой надежности. Нежелательные дальние последствия, за которые куаферов костерили и во времена наивысшей популярности их дела, и во времена их всеобщего поругания, Федера и его команду сейчас волновали меньше всего последствия в крайнем случае можно было бы убрать соответствующими коррекциями позже. Главный минус ямайского пробора заключался в том, что даже немедленные реакции биосферы часто прогнозировались с минимальным запасом надежности. В этом случае нечего было и думать о том, чтобы вносить какое-то, пусть даже самое незначительное, изменение в утвержденный и проверенный интеллекторами план. Но их тем не менее приходилось постоянно вносить. Так что с академиками поступили просто трижды плюнули через левый наплечник, закрыв глаза, взмолились всем мыслимым богам и продолжили работу.