Звонкая пощечина наотмашь оборвала его слова.
Мама выкрикнула что-то на чужом языке сквозь зубы и сжала руку в кулак.
Отец Эдит даже не дернулся, брезгливо скривившись, и вернулся к своему занятию.
Рейн вздрогнул.
Ему показалось, что он находится на краю какой-то важной для него тайны, чего-то такого, что помогло бы ему разобраться уже, наконец, кто же он, как появился на свет и почему родители оставили его. Что между ними произошло, почему Эдит говорила гадости об Иктоми Рафаэле и его отце.
Это все было важно, потому что могло помочь перестать терзаться горой вопросов, что мучили его столько лет…
Голова отца качнулась по асфальту, когда незнакомая черепаха осторожно подсунула под нее тонкую подушку и уперлась лбом в плечо Иктоми Рафаэля…
Они как будто были единым целым.
Таким, что если сейчас хоть один задышит, то и второй тоже…
Но они не дышали… оба… их не было у Рейна совсем, хотя вот только десять минут назад они были и могли бы поехать с ним в резервацию жить к ба.
«Важнее твоих вопросов сейчас помочь, если это возможно. А разбираться будешь потом – это-то никуда не убежит и не денется».
Рейн довольно грубо дернул мать за руку, заставляя развернуться к себе и встретиться взглядами.
Ему хотелось еще разок оглянуться и посмотреть, как там дела, как они оба… вдруг задышали все же…
Но внутри родилось ясное и четкое понимание, что не это нужно от него сейчас – не глазеть, вытирая сопли и жалея их.
Нужно задержать маму, чтобы она не мешала отцу Эдит и чтобы ее люди, стоящие столбами в переулке, не влезли.
Сзади вспыхнуло и погасло что-то, сопроводив короткую команду:
- Разряд!
«Пусть он увезет их. Пусть только сделает так, чтобы они жили оба… А я сам разгребусь со всем – не судьба, видимо, мне…»
- Давай закончим сейчас, мама, – Рейн скривился. – Я тебе без него не нужен оказался, да? То есть я – не желанный ребенок, а просто твоя козырная карта был? Разменная монета, чтобы удержать отца, да? А она – не сработала?
Караи резко обернулась, забыв о Донателло, и уставилась на сына, невольно осознав, насколько их цвет похож на самый небесный в мире взгляд, который когда-то она так любила, и при этом заключен он в разрез ее глаз и ее собственные загнутые к бровям ресницы.
- Все было не так, Крино, – отозвалась она. – Все было совсем не так. Если бы я не желала твоего рождения… я бы нашла способ не выпускать тебя на свет.
Я не могла оставить тебя в клане, но приют обещал позаботиться о тебе…
Рейн краем глаза заметил, что отец Эдит и второй осторожно подняли тело Иктоми Рафаэля и перенесли в машину.
«Живой?.. Живой же?!..»
Они на секунду исчезли и вернулись за его отцом.
Мама нахмурилась и снова дернулась в их сторону.
- Я не закончил! – Рейн загородил ей дорогу. – Ваши разборки ждали столько лет, что подождут еще немного. На, глянь, как обо мне там заботились! И скажи еще раз, что это по каким-то причинам.
Он развернулся боком, демонстрируя старые шрамы от снятого когда-то карапакса.
- Отлично, правда?!
- Я платила Директору, чтобы ты ни в чем не нуждался, пока я не смогла бы забрать тебя! – закричала Караи, расширившимися глазами ощупывая изуродованную спину сына. – Я хотела, чтобы ты был в безопасности и подальше от них! Чтобы у тебя все было! Я ради тебя…
Рейн засмеялся, дрожа всем телом, от разрывавших голову страхов за отца, за Иктоми, за себя самого, от незнания, живы они, или отец Эдит положил в машину два коченеющих трупа, а он даже не попрощался с ними.
А еще от лютой, какой-то совершенно детской и дикой обиды на весь мир.
Мама!
Когда-то он мечтал, чтобы она была у него, как у всех детей, чтобы его тоже укладывали спать, как в книжках, целовали и поправляли ему одеяло, чтобы читали сказки, давали сироп от кашля и сладкий кусочек сахара за хорошо помытую посуду. А в выходные брали в кино.
Он бы старался!
Он бы все-все делал, чтобы она была!
- Не буду! – Рейн бросает тряпку, которую ему в руки сунула воспитательница, и отворачивается.
Она вольна убить его, но заставить мыть за всеми полы не сможет.
Рейн не обслуга – он тоже хочет спать!
Воспитательница как-то странно улыбается ему – холодно, страшно и в то же время чуть брезгливо и свысока.
- Я кое-что расскажу тебе, чучело огородное, – говорит она. – Ты можешь ничего не мыть, я знаю, что заставить тебя не получится. Но я и не собираюсь это делать. Знаешь, почему Элис забрала мама домой навсегда сегодня? Потому что она была самая старательная в нашей группе – хорошо мыла посуду, протирала столы. Такая помощница, конечно же, достойна маминой заботы и любви. А такие, как ты… бездельники и лентяи, не могут на это рассчитывать.
Рейн минуту недоверчиво смотрит на воспитательницу, взвешивая ее слова.
- Другого шанса не будет, – тряпка застывает у него прямо перед лицом. – Ты же понимаешь, что такому, как ты, надо очень постараться, чтобы его захотела взять домой мама.
Рейн знает, что это правда. Он урод. Мутант, как они его тут называют. Но даже у собаки и кошки есть мама. Если он постарается, очень постарается – будет и у него.
- Я не знаю, кому ты там платила и платила ли вообще, – Рейн сощурился, чтобы глаза не блестели, и вытер нос простреленной рукой, даже не ощутив боли, так горело нутро. – Только этого явно не хватало даже на ужин. Я так хотел, чтобы ты пришла за мной… я этому сраному богу каждую ночь молился! Где ты была все эти годы?!
Он сорвался на крик, размазывая по лицу непрошенные постыдные слезы, которые зачем-то перетекли через веки, когда память так кстати сунула картинку из детства.
- Я сделал, как ты сказала! Я все-все сделал! Я же всю ночь… почему?..
Смех.
Рейн зажимает уши, приседая на корточки, чтобы деться куда-нибудь.
Мама не пришла за ним.
А воспитательница дала нагоняй мокрой тряпкой, когда он спросил, когда его заберут, и сказала, что это была шутка.
- Потому что ты зеленый уродец. И жив только милостью нашего Директора и Научного Центра. Ты серьезно такой идиот, что поверил, будто тебя могут усыновить?!
Смех…
Смех…
Смех.
Рейн вскидывает голову, глядя на них на всех вокруг. На воспитательницу, на детей, на нянечек.
Им смешно.
Им весело, потому что он сидит на вымытом до блеска полу и хлюпает носом. Им смешно, потому что он поверил, что у такого, как он, может появиться мама.
Он сидит и бестолково плачет, пока они расходятся по своим делам.
Он их ненавидит, потому что они правы!
Потому что такого урода никто никогда не возьмет, как бы хорошо он ни старался быть послушным и добрым.
Его даже родная мама выбросила около мусорного бачка, а не отдала, как многих тут. И она не умерла, как у других – просто избавилась.
Хорошим быть бесполезно!
Стараться – тоже!
Значит, он будет злым!
И пусть попробуют еще раз посмеяться!
- Крино! – Караи подошла ближе. – Я не знала этого. Я хотела, чтобы наша семья…
- Семья, это у них, мама! – закричал Рейн, зажмуривая глаза и оттолкнув ее в сторону. – Семья – у них! Когда любят свою дуру-дочь и ради нее на все готовы! Когда сына, пусть и урода, всегда поддержит отец, когда обнимут, если тебе хреново, и не бросят даже в самой страшной беде! И примут, как есть, со всем дерьмом! Это семья. Если ты этого хотела, какого ж черта-то ты меня выбросила?! Какого черта вы разборки свои устраивали за мой счет, пока ба надрывалась, чтобы меня прокормить?! Семья – это… это…
Он свалился на асфальт и замотал головой.
- Я всегда хотел, чтобы ты была у меня… мама…
Караи села рядом и крепко обняла сына, зажмурившись, чтобы никто не увидел, как она плачет.