Антон наблюдал за ним и заражался азартом поиска. Ему казалось, Пашка выбирает какие-то уж очень неудачные точки. Там, где кирпич, наверно, был фундамент. Не могли же монеты попасть между кирпичей? Разве только их специально замуровали.
Обижало, что Пашка не предлагает и ему попытать счастья. Похоже, отупел от нетерпения и спешки, рыл механически, слепо. Пот проложил па грязном лбу противные белые бороздки. Ободки ноздрей запеклись черным.
Изредка выглядывавшее из-за облаков солнце заливало пустырь желтым, ощутимо теплым светом. Погода начинала разгуливаться.
Наконец Пашка выдохся. С усилием распрямил затекшую спину, наклонил черенок лопаты Антону. Сам принялся дуть на ладони.
— Ух ты, мозолей… Кровяных…
Бугорок этот Антон облюбовал сразу, как пришел. Гладенький, покатый, он едва приметно выдавался над ровной, в общем, поверхностью не перепаханного еще островка.
Металлическое сердечко легко вошло в землю. Мягкую, податливую, с гнилушками. Наверно, светятся в темноте.
Антон лопнул всего раз пять, и вдруг в глубине блеснуло так, что перехватило дыхание. Он проворно опустился ни колени, разгреб руками мелкие комочки… Воздух будто отхлынул из легких, застопорился в горле и неожиданно вырвался ликующим криком:
— Есть!
Тяжелая, сверкающая свежей царапинкой монета с выпуклым профилем дамы в пышных буклях пахла землей я еще чем-то кисловато-несвежим. Антон прочитал: «Императрица Всероссийская Елизавета Петровна». По краям серебро взялось зеленью.
— Повезло, — деловито сказал Пашка.
Сбежались ребята. Монета переходила из рук в руки. Антон с беспокойством наблюдал за се перемещением. Он никого не знал, еще заначат.
Но вернули. Опустил ее в карман брюк. Она приятно и ощутимо оттягивала его. Потом, дома, можно будет как следует рассмотреть. Он бы убежал, да неудобно оставлять Пашку.
— Может, поменяемся? — предложил один из парней.
Антон мотнул головой, — разговаривать оп еще не мог, воздух по-прежнему стоял в горле.
Пашка снова схватился за лопату и приналег на нее с удвоенной энергией. Опять в стороне от бугорка. Ребята разбрелись по своим наделам.
— Хочешь, я покопаю, а если еще найду, отдам тебе, — заставил себя преодолеть немоту Антон. Он изо всех сил желал Пашке удачи. Ведь Пашка позвал его сюда.
— Ну вот еще, — хмыкнул тот.
Антон послонялся по пустырю. Его удача многих подхлестнула. Комья земли так и летели из воронок. Но счастье никому но улыбалось.
Антон сказал Пашке:
— Ты не сердись, мне пора.
— Кто тебя держит? Иди.
Видно, мозоль лопнула, кривился при каждом движении.
Медленно и как бы виновато Антон покинул арену кипевших страстей.
А едва свернул за дом, где его уже не могли видеть оставшиеся землерои — припустил во весь дух.
Пробежав квартал, остановился, достал монету. Все-таки умели цари нагнать страху! На обратной стороне двуглавый орел. Вдвойне, значит, свирепый. Мало того, из обоих клювов тянутся длинные змеиные жала. Еще и ядовитый.
Ни папы, ни мамы опять не было. Он бросил портфель и, зажав монету в кулаке, полетел к дедушке. Тот сидел за обеденным столом и открывал консервным ножом банку шпрот.
Горело электричество, хотя на улице еще не темнело. Пахло сдобно. Точно — посреди стола накрытый салфеткой пирог. Приемник играл что-то заунывное.
— Антон, — произнес дедушка. — Сегодня у нас гости.
— А кто?
— Дормидонтовы.
Лучше бы кто-нибудь другой. Дормидонтовых Антон побаивался. Ну, да ничего.
— А я монету нашел, — выпалил он.
— Какую монету? — Дедушка подковырнул и приподнял острием ножа консервную крышку — желтый, как солнце, кружок с волнистыми краями… Вот еще загадка, которую никто не мог объяснить: как запаивают эти банки?
— Серебряную! Старинную!
Антон на ладони протянул дедушке позеленевшее сокровище, вновь ощутив приятную, основательную его тяжесть.
— Ну-ка, ну-ка, — дедушка взял монету, приблизил к глазам. — Очень любопытно. А что это здесь написано? «Монета ценою один рубль…»
Направился к письменному столу и достал из замшевого чехольчика лупу с деревянной ручкой.
Антон с приятным пощекотыванием в груди наблюдал за ним.
— Где, ты говоришь, этот дом находился?
Антон объяснил.
— А, — определил дедушка, — прекрасно знаю это место. Неподалеку мой товарищ Щекин-Кротов жил. Не думаю, чтоб это был клад. Скорее всего, имевшие тогда хождение деньги случайно провалились в щели, закатывались под пол. Этим, кстати, и объясняется, что их не в одном месте находят, а в разных. — Он через лупу изучал монету. — Уверен, в историческом музее мы бы увидели такие…
Антон и в музей согласен был пойти. Еще бы, посмотреть на такую же, как у него, ценность. Выходит, он — обладатель музейной редкости. Сам добыл, раскопал.
— А знаешь, кто такая императрица Елизавета? — спросил дедушка. — Это дочь Петра Великого. Ее царствование, увы, не отмечено какими-либо прогрессивными переменами. Она была довольно пустая женщина. На, держи, — как бы подчеркивая: большого внимания императрица не заслуживает — дедушка возвратил монету.
Антону стало обидно, что ценность его находки поставлена в зависимость от личных качеств царицы.
— Но ведь это серебро? — попытался отстоять справедливость он.
— Конечно, — согласился дедушка, — тогда любили роскошь, блеск нарядов… Устраивали балы, которые стоили больших средств…
— А тогда в музее эти монеты почему?
— Ну, их не так много сохранилось. Кстати, — вспомнил дедушка, — я для тебя книжку приготовил. Иди сюда, — и поманил его к дивану, па валике которого лежал здоровенный том со множеством бумажных закладок, — Ты спрашивал, откуда появилось название нашего переулка.
Сел, переложил том на колени. Антон устроился рядом.
— Сначала посмотри картинку. Улицу эту ты, несомненно, знаешь.
Улицу Антон действительно узнал. Та, на которую Пашка звал его искать деньги.
— Названа она в честь видного ученого-географа, путешественника, — стал рассказывать дедушка. — А наш переулок — в память об одном из его сподвижников. Тот дом, которым ты интересовался, раньше занимал мелкий чайный фабрикант с совершенно другой фамилией. Насколько мне известно, потомки его здесь уже не жили.
— Оттуда никто не выходит. И ворота не открываются, — сказал Антон.
— Так, может, он просто заколочен?
Поразительно: как дедушка — при ого опыте и познаниях — не умел отличить основное от второстепенного. И чайный фабрикант, и сподвижник географа-путешественника лишь проясняют ситуацию с Германом. Если фабрикант — не потомок сподвижника, то и Герман к названию переулка отношения не имеет. Но это так, попутные сведения. Главное же то, что дом только по видимости необитаем, а на самом деле в нем живут. Разве не странно? Об этом и надо задумываться. Но именно эту информацию дедушка пропускает мимо ушей, отмахивается от нее при помощи самого неподходящего объяснения. Да если бы дом был «просто заколочен», туда бы уже миллион раз слазали. И все выяснили.
Может быть, стоит рассказать про лохматого медведя или бульдогов? Вряд ли это имеет смысл. Тем более не поверит.
— Я пойду, — поднялся Антон. Беседа с дедушкой зашла в тупик, и ему не терпелось показать монету во дворе. Это им не чертов палец.
— И еще… — удержал его дедушка. Перелистав книгу, достал лежавшую между страниц фотографию женщины в длинном платье. — Знаешь, кто это?
— Нет, — сказал Антон.
— Баба Лена!
Антона, уже пятившегося к двери, невольно потянуло обратно. Дедушка любовался фотографией с нежностью. На фоне как бы бархатного занавеса — красивая, молодая незнакомка. Волосы густые, черные.
— Все мы такими были, — вздохнул дедушка.
Вошла баба Таня, и дедушка фотографию поспешно пихнул между страниц, а том захлопнул.
— Ну ладно, это я так. Вспомнилось. Иди, бегай, гуляй, — сказал он.