Велга должна была это остановить. Это было в её силах. Но она ничего не сделала.
– Матеуш, – проговорила она едва слышно.
Он потянулся к ней руками. Велга не пошевелилась. А Ярош оттолкнул князя ногой.
– Пшёл! Не смей её трогать!
– Спокойно, Ярош, – остановил его Ростих. – Нужно по-людски всё сделать. Прочитать приговор вече…
Велга смотрела прямо в глаза Матеушу. Его глаза – светло-серый и чёрный – блестели от слёз. Они подались друг к другу навстречу, когда Ярош вдруг схватил князя за грудки:
– Тебе же сказали: прочь!
И он толкнул его к перилам.
Закричали люди. Матеуш попытался вырваться, замахал длинными руками. Велга взвизгнула. Ростих кинулся к Ярошу:
– Хватит!
Но всё случилось в один миг. Ярош зарычал, точно зверь, подхватил Матеуша и перекинул через перила в воду.
Велга зажала себе рот, пошатнулась.
Она не увидела этого. Она была так рада, что не увидела, но поняла всё, когда на берегу, на Сутулом мосту, везде, откуда было видно казнь, завизжали люди:
– Щу-ур!
И Велга сорвалась с места. Она бросилась не глядя вниз по мосту. Ей хотелось заткнуть уши. Она уже не думала, что скажут люди. Она не думала ни о чём и только слышала дикий крик, и плеск воды, и рёв зверя, обитавшего в северных реках.
Ноги несли её всё дальше и дальше, на порог семейного храма. И там Велга упала в объятия Змая.
– Получается, сработал твой обряд с именами? – спрашивал он.
Велга мотала головой и захлёбывалась слезами.
– Ну, змейка, ты всех перехитрила…
И в первую очередь Велга перехитрила саму себя.
Чародей долго гладил её по волосам. Так долго, что наступил закат и их нашёл Хотьжер.
– Как ты, господица?
Глаза Велги высохли, все слёзы она уже пролила. Лицо опухло, губы онемели. Она помотала головой и в тупом оцепенении едва слышно проговорила:
– Пойдём домой.
И пусть дома у неё больше не было, Велгу ждал во дворце боярина Ростиха брат. Там её ждала тишина. И невыносимо долгий медный закат, когда над городом из десятков храмов разносилась молитва. От неё щемило сердце. Велга опустилась на колени перед распахнутым окном, сложила руки у груди и тоже стала молиться.
Но умиротворение, смирение, понимание всего того, что случилось и ещё должно было случиться, не пришло.
Она обрекла на смерть двух человек. Двух человек, которые были повинны в смерти её родных. Двух убийц. Но это не ощущалось как справедливость.
Мишка лёг рядом с молящейся Велгой, положил голову ей на ноги. От него исходил жар. Он стал тяжёлым, даже голова уже едва помещалась на коленях, хотя только недавно он мог лежать на них целиком.
Ладони Велги, возведённые для молитвы, бессильно опустились, легли на голову и холку Мишки.
– Что я наделала?..
Без всяких мыслей, полная оглушающей пустоты, она уставилась в распахнутое окно, в которое было видно кусочек неба. Оно выглядело настолько чистым, настолько безмятежным. Этот удивительный, пронзительно чистый голубой цвет. Он дышал светом, покоем. Когда небо так поразительно прекрасно, не должно случаться ничего плохого.
Весной, летом, когда тепло, когда всё расцветает, благоухает, когда весь мир живёт, не должно случаться смерти. Пусть это будет время осени и зимы. Но не летом, не весной. Не в юности.
Ни Велга, ни Войчех, ни Матеуш – никто из них не должен был узнать смерть на вкус так рано. Они должны были познавать радость, любовь, ласку. Если и плакать, то только от смеха, если кричать, то только от распирающего грудь счастья.
Ничего плохого не должно случаться с теми, кто юн. С теми, кто ещё хочет и может любить.
В погребе, где его заперли, было темно, но это никогда не мешало Белому чётко видеть. На этот раз он был не рад своему дару. Потому что он видел матушку.
И теперь, когда раскалывалась голова от ударов чужих кулаков, когда всё тело ныло и плохо слушалось, после всех дурных видений, он уже сомневался, видел ли он её по-настоящему.
Здислава сидела у стены напротив на голом полу. Обнажённая, улыбающаяся.
– Фто, сынок? – произнесла она вкрадчиво. – Думаефь, это конес?
– Не знаю.
Умирать не хотелось. Встречаться с госпожой Белый совершенно не желал.
– Впрочем, если я умру от рук старгородских палачей, ты своё не получишь, – усмехнулся он. – Такая смерть не так уж плоха. Лишь бы тебе досадить, старая сука.
– Ха! – Из беззубого рта вырвался хохот, словно карканье. – Нет, – прошептала она тише и продолжила так же шёпотом, отчего пришлось напрягать слух: – Ты пока не умрёфь, Белый Форон. Есё рано. Ты мне нуфен.
– Чтобы оживить твою госпожу? – нахмурился он. – Ты всё это только ради неё делаешь? Ты собрала нас, вырастила, научила убивать, и всё только ради того, чтобы сделать свою богиню человеком?