– Форма протеста против действительности, – ответил я.
– А-а…
Кота я выпустил во внутренний садик на восьмом этаже. Он потянулся и лег на куртинку седума.
– Не безобразничай, – прошептал я, так как с директорской стороны доносились голоса.
На нашем семнадцатом было уже накурено. Морена, развалившись в кресле, гипнотизировал пустой фирменный флакон без наклейки. В таком состоянии он проводил большую часть рабочего дня. Затем вдруг накидывался на машинку и одним духом выдавал целую стопку печатных листков: оду пуленепробиваемому парику или новому сорту мыла.
– Привет, Рен.
– Привет.
– Что в программе?
– Лосьон, возвращающий молодость дряблой коже, – буркнул Морена, – блистательный взлет парфюмерной мысли!
Я извлек из папки вчерашний набросок. «И пойдешь ты под лосьон для старушек», – сказал я бывшему мосту. Основательно поработал карандашом, раскрасил спиртовой пастой, по карандашу положил синий лак. Флакон вздымался ввысь из нагромождения сияющих плоскостей.
Морена одобрительно хмыкнул.
– Весьма впечатляет.
Минуты на две он погрузился в транс и обрушился на машинку. Бэт невозмутимо вычеркнет бранные словечки, необходимые Рену для вдохновения, и в пятницу нам выплатят гонорар. Машинка смолкла.
– Рен, ты видел когда-нибудь модель из серии «Первые паровозы»?
– Разумеется. На картинке в каталоге. А что?
– Да так… игра воображения.
– Махнем в субботу на Озера? Говорят, попадаются перелетные утки. Запишем.
Это было заманчиво: хлопанье крыльев, кряканье. Поезд проносится мимо болота, вспугивая стаю уток…
– Колеса в ремонте. Не умею быть пассажиром, Рен.
– Здорово разбил?
Рассказывать почему-то не хотелось.
– Рядовой случай, Рен.
Бэт принесла утреннюю почту и забрала рисунок и рекламный проспект, удовлетворенно похлопав нас обоих по шее.
– Анекдот, Гео. Я на днях купил пять тюбиков «Феникса».
– Того «Феникса»?
– Ну да. Какое-то помрачение разума: не устоял перед собственной рекламой.
Мы засмеялись. «Феникс» был антикоррозийным средством для автомашин – приятно пахнувшим и бесполезным. Три года назад мы впервые объединились с Мореной и произвели на свет этот маленький шедевр рекламного искусства.
– Айда в подвал?
Я кивнул. Четверть часа безмятежности мы заслужили. В коридоре незнакомый худосочный тип близоруко водил носом по плакату на стене. Обернувшись у лифта, я с мимолетным недоумением поймал его пристально провожавший нас взгляд.
В подвале у нас тихо; преимущество третьего подземного этажа. Элла торговала минеральной водой и мороженым, а для друзей держала хорошие сигареты.
– Как твой снег, Рен?
– Никак. Чего только не перепробовал!
С месяц назад Рен «заболел» зимним лесом, но снег ему упорно не давался. На Дороге труднее всего имитировать самые простые вещи.
– Что ни возьму – видно, что это либо порошок, либо кристаллы. А ведь снег должен быть мягкий, пушистый и с легкой искрой, понимаешь?
Я понимал, но помочь не мог: на моей Дороге всегда было лето. Ровно в полдень вице-директор предпринимает обход нашего отдела, и весь личный состав обязан пребывать на местах. Правило это соблюдается неукоснительно.
– Без десяти, – напомнила Элла, и мы отправились наверх.
В холле навстречу нам шел импозантный мужчина средних лет и улыбался кому-то за моей спиной. Я посторонился, но он тоже подался влево. Похоже, улыбка предназначалась мне.
– Рад вас видеть, господин Оргель.
– Добрый день, господин…
– Крюгер.
Фамилия ничего мне не говорила.
– Несколько слов, если позволите.
– Прошу на семнадцатый этаж.
– Нет, господин Оргель, нет!
Голос звучал с такой силой убеждения, что я спасовал.
– Иди, Рен, догоню.
Господин Крюгер деликатно увлек меня за кадку с пальмой и вдруг понес несусветную чушь. При этом он доверительно придвигался ко мне, а я, естественно, отодвигался – пока не почувствовал лопатками стену. Тут мистер Крюгер сделал передышку и взглянул на часы. Я тоже взглянул на часы. До поверки оставались считанные минуты.
– С удовольствием продолжу беседу в любое удобное для вас время, – произнес я, приобнял господина Крюгера за талию и решительно убрал с дороги.
– Сейчас единственно удобное время, – ответил господин Крюгер, указывая на трех молодчиков, плотно отрезавших меня от вестибюля.
Ни грабить, ни бить меня вроде не собирались, но отпускать также не собирались. А в двенадцать я обязан находиться в кабинете.
– В двенадцать я обязан находиться в своем кабинете.
– Именно потому, что обязаны, вас там не будет! – весело воскликнул Крюгер. – Поверьте, все к лучшему, господин Оргель, все к лучшему. Стоп!.. Не заставляйте нас применять насилие! Осталось всего две минуты.
– Минута пятьдесят секунд, – уточнил один из молодчиков.
Я топтался в их окружении и беспомощно злился. Кричать «караул!» – смешно, покорно ждать конца этой нелепости – обидно.
– Что означает ваш спектакль?
– Сейчас вы кое-что поймете. Все для вашего же блага, господин Оргель.
Я поморщился и прислонился к стене. Ну как Морена объяснит вице-директору мое отсутствие? А я сам как его объясню? Не рассказывать же эту неправдоподобную историю!.. Чего они ждут, глядя на часы?
– Сорок четыре, сорок три… – отсчитывал секунды Крюгер.
Напряжение невольно заражало. Я отвернул рукав пиджака.
– Ровно двенадцать.
– Ваши спешат. Тридцать восемь, тридцать семь…
Чушь. Абсолютно незачем таращиться на хронометр Крюгера. И так понятно, что случится через двадцать пять секунд: из приемной вице-директора выпорхнут две секретарши с блокнотами, а следом он сам, круглый и проворный, как воробышек.
Прежде всего он заглянет в редакторскую…
– Восемнадцать, семнадцать…
Замерли, как в почетном карауле. У Крюгера вспотел нос. Этот счет действует на нервы. Скорей бы, что ли.
– Три, две, одна, ноль!
Далеко наверху ухнуло.
– Ага! – возликовал Крюгер.
На тротуар перед зданием посыпались стекла. Я рванулся на улицу, они расступились, потеряв ко мне интерес. На семнадцатом этаже из окна нашей комнаты валил зеленоватый дым…
От Рена осталось немного. От моего стола вообще ничего. На этаже царила паника.
– Счастье, что хоть тебя не было, – белыми губами прошептала Бэт.
Хедмара из соседнего кабинета вынесли с забинтованной головой. «Газовый камин! – кричал кто-то. – Я сто раз предупреждал!» Трещали телефоны: семьдесят этажей изнывали от любопытства.
Камины не взрываются по заказу в точно назначенное время. Я побрел в садик. Покыскал Дармоеда, подождал и пошел по круговой дорожке. Садовник с секатором копошился возле кустов роз.
– Ваша кошка… – сказал он, увидев меня. – Господин Оргель, она там.
Дармоед лежал на расцарапанной земле в неестественно вытянутой позе. На усах засохла кровавая пена.
– Принесите лопату, Зепп.
Ненадолго мы остались вдвоем. Я погладил уже холодную шерстку. Вспомнил утро, испуганного Нейла и брикетик паштета. Бедный звереныш умер вместо меня. И Рен умер вместо меня. Мы ушли в подвал, а мнимо близорукий тип вертелся у нашей двери. Садовник принес лопату, я стал копать.
– Что вы делаете, господин Оргель? – секретарша изумленно заломила брови.
– Рою могилу.
– О-о!.. Ах, это для… Господин директор просит вас к себе, – официально закончила она.
Великий Японец сидел на единственном во всем здании жестком стуле. Он церемонно привстал и выразил сочувствие по поводу трагической гибели Морены. До сих пор все поздравляли меня со счастливым спасением, и я искренне поблагодарил Ятокаву.
– Считайте себя в отпуске до конца недели, – сказал он на прощанье.
Я вышел на улицу. В руках было непривычно пусто.
– Несколько слов, господин Оргель!
От этого голоса я гадливо вздрогнул. Крюгер. Импозантный господин, порадовавшийся, когда Рен взорвался! Заранее знавший, что он взорвется…
– Кто вы такой?
– Спокойствие, господин Оргель. – Он протянул жетон агента УПИ. – Вы ведь у нас застрахованы, не правда ли?