— Доброе утро, товарищи! — Дверь открылась, и на пороге появился Маклярский, державший в руках несколько листов желтоватой бумаги. — Похоже, один из фигурантов нарисовался. Вот — от Цанавы справка пришла.
— Кто? — немедленно отреагировал Павел, моментом забыв про свои лингвистические изыскания.
— Их главный — Куропаткин.
— Ну-ка, ну-ка… — Серебрянский даже привстал с кресла, которое закрепил за собой в качестве рабочего места.
— Куропаткин Андрей Владимирович, девятисотого года рождения, старший лейтенант РКМ. Последняя должность — начальник линейного отделения РКМ НКВД на станции «Минск». Участвовал в революционных боях в семнадцатом в Ленинграде. Предположительно погиб во время бомбежки в конце июня.
— С чего ты решил, что это наш? — Лицо Судоплатова скривилось в недовольной гримасе. — Ни звание, ни место службы не подходят! Даже имя не то…
— Со званием, я думаю, произошла следующая история. Что в петлицах у милицейского старлейта?
— Две «шпалы», — по-прежнему недовольно ответил Павел, уже начавший понимать, что сейчас услышит.
— Вот! — торжествующе воскликнул Маклярский. — Майор! Человек решил для пользы дела «перекраситься». Удостоверение НКВД есть, майорские знаки различия — тоже…
— Из пальца, капитан, высасываешь, — оборвал его Серебрянский, усаживаясь на свое место. — Во-первых, есть четкие сообщения, что у него четыре «шпалы», во-вторых, по личным впечатлениям тех, кто имел счастье с ним общаться, он вполне своему званию соответствует по возрасту и поведению. Если, конечно, вы агентуре на слово верите. Ну а в-третьих, по почерку видно, что работает профессиональный диверсант. Ты, Борис, много начальников отделений встречал, особенно из линейщиков, кто так может, а?
— Линейщики как раз могут. Они на железной дороге живут и специфику знают, — не сдавался Маклярский. — И почему четыре «шпалы», а не ромб?
— Хоть одно упоминание о «железке» в их донесениях было? — «срезал» младшего коллегу Яков. — Что до петлиц… Я тебе сейчас могу тысячу и одну причину привести, почему! Начиная от того, что он по линии особых отделов проходит и под войсковика «красится» и заканчивая банальщиной вроде утери формы. Не цепляйся за соломинку — это не наш. И вообще, граждане начальнички, сдается мне, что они все под псевдо ходят. А так можно и Окуня[23] нашего приплести, благо за ним далеко ходить не надо — всего на один этаж спуститься.
— Но Цанава… — Договорить капитану не дали:
— Что, ты Лаврентия не знаешь? Политик, мать его через коленку! У него в столице республики, пусть и захваченной врагом, Гиммлера убили, а он ни сном ни духом! Вот и мечется… Он же в оперработе пока новичок — всю жизнь в руководителях. А с немцем воевать — это не невест воровать! — И Серебрянский хихикнул, вспомнив известный в узких кругах случай, когда Лаврентия Цанаву, только год как поступившего на службу в Закавказскую ЧК, исключили из партии по обвинению в похищении невесты. Разбирались почти два года, но потом все-таки восстановили. — Это еще Пономаренко не подключился! Этому волю дай, так он из партархива полный состав группы подберет и скажет, шо так и було!
— Яков Исаакович, что ж ты на меня так накинулся? Я-то тут при чем?
— Верно, Яша, — подключился к разговору Эйтингон, — лучше продолжим в «угадайку» играть.
— Извините, но это еще не все. — Маклярский отложил в сторону справку на милиционера. — Я по нашему вопросу с Парпаровым переговорил, а он, вы знаете, много с кем в Европе общался, да и почти всех стариков из ИНО знает… то есть знал… Опять же, образованием у него получше многих будет…
— Ну да, гимназия, юридический окончил, — подтвердил Павел, — и с дипломатами немецкими терся. Что сказал?
— Я без указания источника дал ему некоторые сообщения, так он сказал, что во многих случаях очень похожи на те, что он от «Роберта» получал. А тот, если вы помните, бывший профессиональный разведчик, причем европеец.
— Стоп! — Судоплатов поднял руку, прося подчиненного остановиться. — Он считает, что донесения с оставлены разведчиком из Европы? — По спине начальника Особой группы пробежал холодок. Парпаров был сотрудником авторитетным, уже одно то, что, несмотря на арест в тридцать восьмом, его освободили и позволили спокойно служить дальше, о многом говорило. Вдобавок он был именно «иношником», то есть разбирался в европейских заскоках и делах явно лучше самого Павла. А заявление, что «Странники» — чужие, не как раньше — «жили за рубежом и владеют иностранными языками», а именно в таком виде — «похоже на написанное разведчиком-профессионалом одной из европейских стран», убивало всю работу с этой группой на корню. Вспомнился недавний разговор с Эммой, когда им, наконец, удалось встретиться и спокойно пообщаться дома. Жена даже сказала: «Паша, если это игра немцев, то выкарабкаться будет очень сложно!» Хотя именно она первой сформулировала, когда он дал ей на «проверку» некоторые послания «Странников»: «Очень интересные и необычные люди! Но знаешь, Паша, есть в них что-то чужое…»
23