— Петр! — громко сказал командир. — Вставай.
Петя перевернулся на спину, сладко потянулся и открыл глаза: перед ним стояли командир полка и начальник штаба собственными персонами. Он зажмурился, открыл глаза снова, но «видения» не исчезали.
— Пора, Петр, — напомнил командир полка. — Служить.
Скачков сел в кровати, и некоторое время все молчали, а я особенно остро поняла, какая пропасть их разделяет. Они не просто имели разные звания; казалось, они принадлежат разным кастам. Им даже нечего было друг другу сказать.
Петр опомнился первым:
— Теть Юль, можно я оденусь?
— Конечно, Петя, — кивнула я и вышла.
Через пятнадцать минут Скачкова передали в руки счастливого комбата, а меня проводили до гостиницы; в четыре утра в дверь номера постучали.
— Юлия Сергеевна! Пора!
Я вскочила, начала было натягивать футболку, когда из коридора снова раздался голос начальника штаба:
— Юлия Сергеевна, вы сразу по-походному одевайтесь, я тут принес.
Я приоткрыла дверь и выглянула: майор держал целую охапку обмундирования маскировочных цветов:
— Надевайте это, Юлия Сергеевна, будет холодно.
Вскоре я, разодетая, как боец из спецназа, уже сидела между мужчинами на заднем сиденье «УАЗа». Мне было по-настоящему хорошо. В казарме спал переданный в надежные комбатовские руки Петр Скачков, а в машине, едущей сзади, трясся и второй мой подопечный — по линии борьбы с хищениями и торговлей оружием — прапорщик Зимин. Машина бодро скакала по кочкам разбитой проселочной дороги, и я, положив голову на богатырское плечо Портоса, сладко уснула.
Время от времени машина останавливалась: то у егерской избушки, то у развилки дорог. Мужики выходили, хлопали дверями, шепотом матерясь, когда не могли договориться, по какой грунтовке ехать. Но я не хотела открывать глаз: так тепло, легко и надежно мне не было с тех самых пор, как папа приводил меня пяти-семилетнюю в свою часть. Солдаты — русские и узбеки, чеченцы и таджики — все хотели прикоснуться ко мне, погладить по голове, исполнить любое желание, потому что, как я теперь понимаю, маленькая девочка напоминала им о самом дорогом, самом теплом, что у них было, — о доме.
— Приехали! — весело заглянул в машину начальник штаба. — Выходите, а то самое интересное пропустите!
Я вылезла и потянулась, чувствуя, как поет и радуется отдохнувшее тело. Солнце еще только коснулось самых вершин огромных, в два обхвата, деревьев, и свежий воздух источал совершенно роскошные запахи… Командир полка украдкой растирал занемевшее плечо.
Офицеры, с удовольствием пощелкав затворами, занялись костром, и я улыбнулась: охота на глазах превращалась в чудный отдых на природе — с шашлычком, балычком и водочкой.
Честно говоря, я не любила стрелять. Может быть, потому, что мне, в отличие от большинства этих сильных, уверенных в себе мужчин, доводилось убивать людей, я не получала удовольствия от того, что живое существо падает, тыкаясь головой в землю, и дергает конечностями, истекая кровью.
Время шло. Солнце поднялось. Зверь, понятное дело, учуяв запах дыма, перебрался в менее опасные места, и охотники, съев почти все взятое с собой мясо, выпив с ящик водки и поменяв третью или четвертую стоянку, устроили пальбу по пивным банкам. Я подсела к прапорщику Зимину. Он опустил голову и печально улыбнулся.
— Слушай, прапорщик, а ведь у меня к тебе дело.
— Говорите.
— «Сделай» мне оружие.
— Да? И сколько вам нужно? — Взгляд Зимина похолодел и остановился.
— Два десятка автоматов, пару гранатометов, ну и боеприпас…
— А ракетную установку «Ураган» вам не «сделать»? — издевательски хмыкнул прапорщик.
— Только не говори, что ты не можешь. Я в Калининграде тыщу раз видела, как это делается.
— Вот и брали бы в Калининграде.
— Те времена прошли. Что могла, то взяла.
— А если я вас сдам? Прямо сейчас?
— Не свисти, прапор. Лучше подумай, а то ведь время и здесь может кончиться…
Зимин промолчал.
— Покупатель у меня есть. Деньги предлагает хорошие — восемь штук баксов. Ты подумай.
Лицо Зимина напряглось, а глаза забегали по сторонам. Цена получалась процентов на тридцать выше рыночной.
— Мои проценты — отдельно, — продолжала я. — Сюда не входят. Все деньги твои будут.
Прапорщик напряженно думал, и это было хорошо — «разработка» худо-бедно, но пошла.
— А не сделаешь ты, другой сделает. Из Калининграда ведь тоже не все нормально выехали: в свою квартиру и на свои бабки, — я усмехнулась. — Как я. Кто-то ведь до сих пор локти кусает, что вовремя свое не взял.
— Я такими делами не занимаюсь, — твердо сказал Зимин. — Разговор окончен.
Да, разговор был окончен. В принципе, этого и следовало ожидать.
Солнце пошло вниз, и офицеры начали сборы — пора было возвращаться.
В часть мы вернулись уже в сумерках. Второй «уазик» с моим завскладом свернул куда-то вбок на самом въезде в поселок: офицеров сразу же развозили по домам. Я попросила остановиться у КПП — хотелось прогуляться. Машина отъехала, и я пошла по прямой, обсаженной гигантскими тополями аллее.
— Теть Юль! — услышала я на подходе к гостинице.
Я обернулась; ко мне со всех ног бежал Петя Скачков.
— Я у вас военный билет забыл! — радостно сообщил рядовой. — И записную книжку.
Точно. Вчера мой подопечный схватил выстиранную и отглаженную мной одежду да так и выскочил вслед за командиром полка, оставив свои бумаги на тумбочке у кровати.
Мне, честно говоря, не хотелось прощаться с этим великолепным днем, и я с радостью ухватилась за мысль прогуляться еще чуть-чуть.
— А как посмотрит начальство?
— Комбат разрешил! — кивнул в сторону штаба полка Петя.
Я пригляделась: у штаба в группе офицеров стоял Петькин комбат. Он кивнул и негромко напомнил своему подчиненному:
— Чтобы на вечерней поверке был как штык!
— Есть, товарищ капитан! Я быстро! — просиял Скачков.
— И помни, что я тебе сказал.
До поверки оставались считанные минуты.
— Ну что ж, пойдем, кавалер. — И мы пошли мимо изумленных рот, как раз сейчас выходивших строиться на вечернюю прогулку. Зрелище было действительно захватывающим: фигуристая длинноволосая женщина в маскировочном обмундировании и лихо заломленном берете и под руку с ней бледный, истощенный, но сияющий от удовольствия «салабон».
— Я понял, тетя Юля, — потрясенный какими-то своими внутренними озарениями щебетал Петя. — Я все понял! Вы меня слышите?
— Да, Петя, слышу.
— Я понял, что страх еще хуже боли, — как-то неожиданно серьезно утвердил свою мысль Петя.
Мы прошли в обрисованную мне Щукиным дырку в заборе.
— Да что ты?
— Да. Это точно.
— Надо же…
Мы вышли в тихую улочку, ведущую к магазину с самой дешевой водкой в округе.
— Я и раньше понимал, что бывает жизнь — не лучше смерти.
— Хм-м, бывает, наверное… Ну-ка, подожди…
Слева мелькнула темная мужская фигура. Как-то странно он был скособочен, так бывает, если держать правую руку…
— В сторону! — скомандовала я, но Скачков судорожно вцепился мне в рукав:
— Не-ет! Тетя Юля! Наза-ад!
— В сторону! — Мне нужно было переместиться влево.
Он уже начал целиться…
Я стряхнула бойца и одновременно рванулась вперед — наперехват.
— Не-ет! — заорал Петр и кинулся между нами.
«Тых!» — стукнуло у меня в ушах, и Петя, судорожно вскинув руки, повалился на землю. Я присела, затем, сделав резкий бросок, в падении подсекла стрелявшего, и, пока он, растопырив руки, приземлялся, я уже была на ногах над ним.
— Лежать! — четко скомандовала я, выбила пистолет и завернула его руку к затылку — так, что послышался хруст.