Музыка грянула последний раз, пронзительно и торжествующе. Смолкла. Мальчик почувствовал, как обмякает тело. Он был весь в поту, ноги его не держали, хотелось сесть на скользкий, покрытый обледенелой грязью тротуар.
— Хорошенький… — тихо произнесла девушка. У нее было худое лицо, впалые щеки, бледная кожа. Только глаза казались живыми: черные, огромные, притягивающие.
— Оставишь… чуть-чуть… — сказал юноша. Улыбнулся. Они были похожи как брат и сестра, не чертами лица, а чем-то неуловимым, общим для них, наброшенным сверху, словно пыльный полупрозрачный тюль.
— Тебе? — девушка на миг отвела от Егора взгляд. Оцепенение слегка спало, зато нахлынул страх. Мальчик открыл рот, но встретил взгляд юноши и не смог закричать. Его будто стянуло холодной резиновой пленкой.
— Да. Держи!
Девушка насмешливо фыркнула. Перевела взгляд на Егора, вытянула губы, будто в воздушном поцелуе. Тихо произнесла уже знакомые слова, те самые, что вплетались в манящую музыку.
— Иди сюда… иди ко мне…
Егор стоял неподвижно. Сил убежать не было, несмотря на весь ужас, несмотря на рвущийся и застревающий в горле крик. Но, по крайней мере, он мог просто стоять.
Мимо подворотни прошла женщина с двумя здоровенными овчарками на поводках. Медленно, заторможено, будто двигаясь под водой, будто снясь в страшном сне. Краем глаза Егор увидел, как псы дернулись, потянули в подворотню, и в душе вспыхнула безумная надежда. Овчарки зарычали, но как-то неуверенно, с ненавистью и страхом одновременно. Женщина на миг остановилась, подозрительно посмотрела в подворотню. Егор поймал ее взгляд — безразличный, словно сквозь пустое место.
— Пошли! — она дернула поводки, и собаки охотно отступили к ее ногам.
Юноша тихо засмеялся.
Женщина ускорила шаг и скрылась из виду.
— Не идет! — капризно воскликнула девушка. — Ну ты посмотри, он же не идет!
— Сильнее, — коротко сказал юноша. Нахмурился. — Учись.
— Иди! Иди ко мне! — с напором произнесла девушка. Егор стоял метрах в двух, но ей словно было важно, чтобы он сам прошел это расстояние.
И Егор понял, что больше нет сил сопротивляться. Взгляд девушки держал, приклеивал к невидимой резиновой привязи, слова звали, и он ничего не мог с собой поделать. Знал, что идти нельзя, и все-таки сделал шаг. Девушка улыбнулась — блеснули ровные белые зубы. Сказала:
— Сними шарф.
Противиться он уже не мог. Дрожащими руками сбросил капюшон, стянул, не разматывая, шарф. Шагнул навстречу зовущим черным глазам.
У девушки что-то происходило с лицом. Отвисала нижняя челюсть, зубы шевелились, искривлялись. Блеснули длинные, уже нечеловеческие клыки.
Егор сделал еще шаг.
Глава 1
Ночь начиналась неудачно.
Я проснулся, едва лишь стемнело. Лежал, глядя, как тают в щелях жалюзи последние проблески света, размышлял. Пятая ночь охоты — и все безрезультатно. Едва ли и сегодня повезет.
В квартире было холодно, батареи чуть грели. Единственное, за что люблю зиму: быстро темнеет и людей на улицах мало. А так… давно бы плюнул на все, уехал из Москвы, куда-нибудь в Ялту или в Сочи. Именно на Черное море, а не на далекие острова чужих теплых океанов, люблю, когда вокруг родная речь…
Глупые мечты, конечно.
Рановато мне еще на покой, в теплые края.
Не заслужил.
Телефон словно дожидался моего пробуждения — зачирикал, требовательно и мерзко. Я нащупал трубку, приложил к уху — молча, не говоря ни слова.
— Антон, ответь.
Я молчал. Голос у Ларисы деловой, собранный, но уже усталый. Весь день не спала, явно.
— Антон, тебя соединить с шефом?
— Не надо, — буркнул я.
— То-то. Проснулся?
— Да.
— Ты сегодня как обычно.
— Что-то новое случилось?
— Нет, ничего.
— Позавтракать есть чем?
— Найду.
— Хорошо. Удачи.
Пожелание было вялым, скучным. Лариса в меня не верила. Шеф наверняка тоже.
— Спасибо, — сказал я частым гудкам. Поднялся, совершил экскурсию в туалет и ванную. Начал было намазывать зубной пастой щетку, потом сообразил, что спешу, отложил ее на край раковины.
На кухне было совсем темно, но свет я, конечно же, включать не стал. Открыл дверцу холодильника — вывернутая лампочка мерзла среди продуктов. Посмотрел на кастрюлю, накрытую дуршлагом. В дуршлаге валялся кусок полурастаявшего мяса. Я вынул дуршлаг, поднес кастрюлю к губам, сделал глоток.