— Ты можешь оставаться в этом облике, Ольга. Я схожу и куплю нормальную одежду.
— Не стоит. У меня лишь полчаса в день.
Скомкав полотенце, Ольга бросила его на подоконник. Вздохнула:
— Следующей возможности вымыться я могу и не дождаться. Так же как возможности выпить коньяка… Твое здоровье, Антон.
— Твое здоровье.
Коньяк был хорош. Я пригубил его с удовольствием, несмотря на полный сумбур в голове. А Ольга выпила залпом, поморщилась, но вежливо сообщила:
— Неплохой.
— Почему шеф не разрешает тебе принимать нормальный облик?
— Это не в его власти.
Ясно. Значит, наказало ее не региональное бюро, а высшие чины.
— Я желаю тебе удачи, Ольга. Что бы ты ни совершила… уверен, что твоя вина давно искуплена.
Женщина пожала плечами.
— Хотела бы верить. Я понимаю, что легко вызываю сочувствие, но наказание справедливо. Впрочем… давай серьезно.
— Давай.
Ольга потянулась ко мне через стол. Сказала таинственным шепотом:
— Скажу честно: мне надоело. У меня крепкие нервы, но так жить нельзя. Мой шанс — выполнить миссию такой важности, что у руководства не будет выхода, кроме как помиловать меня.
— Где взять такую миссию?
— Она уже есть. И состоит из трех этапов. Мальчишка — мы защитим его и перетащим на сторону Света. Вампирша — мы ее уничтожим.
Тон у нее был уверенный, и я вдруг поверил Ольге. Защитим и уничтожим. Без проблем.
— Только это все мелочи, Антон. Тебе подобная акция поднимет уровень, но меня не спасет. Главное — девушка с черной воронкой.
— Ей уже занимаются, Ольга. Меня… нас от задания отстранили.
— Ничего. Им не справиться.
— Да? — с иронией спросил я.
— Не справиться. Борис Игнатьевич — сильный маг. Но в иных областях. — Ольга насмешливо прищурилась. — А я занималась прорывами инферно всю жизнь.
— Вот почему война! — сообразил я.
— Конечно. Таких выплесков ненависти в мирное время не бывает. Гаденыш Адольф… у него было много поклонников, но его спалили бы в первый же военный год. Вместе со всей Германией. У Сталина ситуация была иной, чудовищно много обожания… мощный щит. Антон, я, простая русская женщина… — мимолетная улыбка показала все отношение Ольги к слову «простая», — всю последнюю войну занималась тем, что прикрывала врагов своей страны от проклятий. За одно лишь это я заслужила помилование. Веришь?
— Верю. — Мне показалось, что она захмелела.
— Сволочная работа… всем нам приходится идти против человеческой природы, но заходить настолько далеко… Так вот, Антон. Они — не справятся. Я — могу попробовать. Хотя полной уверенности нет и у меня.
— Ольга, если все так серьезно, ты должна подать рапорт…
Женщина покачала головой, оправила мокрые волосы:
— Не могу. Мне запрещено общаться с кем-либо, кроме Бориса Игнатьевича и партнера по заданию. Ему я сказала все. Теперь могу лишь ждать. И надеяться, что мне удастся справиться — в самый последний момент.
— А шеф этого не понимает?
— Думаю, что, наоборот, понимает.
— Вот оно что… — прошептал я.
— Мы были любовниками. Очень долго. И вдобавок друзьями, что встречается реже… Итак, Антон. Сегодня решаем вопрос с мальчиком и психованной вампиршей. Завтра ждем. Ждем, пока не прорвется инферно. Согласен?
— Мне надо подумать, Ольга.
— Славно. Думай. А сейчас мне пора. Отвернись…
Я не успел. Наверное, Ольга сама виновата в этом. Не рассчитала, сколько времени ей отпущено.
Это действительно выглядело отвратительно. Ольга задрожала, выгнулась дугой. По телу прошла волна: кости изгибались, будто резиновые. Кожа лопалась, обнажая кровоточащие мышцы. Через мгновение женщина превратилась в смятый комок плоти, бесформенный шар. И шар все съеживался и съеживался, обрастая мягкими белыми перьями…
Полярная сова вспорхнула с табуретки с криком полуптичьим-получеловеческим. Метнулась к облюбованному месту на холодильнике.
— Дьявол! — закричал я, забывая все правила и наставления. — Ольга!
— Красиво? — Голос женщины был задыхающимся, еще искаженным болью.
— Почему? Почему именно так?
— Это часть наказания, Антон.
Я протянул руку, коснулся расправленного, трепещущего крыла.
— Ольга, я согласен.
— Тогда за работу, Антон.
Кивнув, я вышел в прихожую. Распахнул шкаф со снаряжением, перешел в сумрак — иначе просто не увидишь ничего, кроме одежды и старого хлама.