О сообщении жителя деревни Старый Бубель мы доложили в отряд. Оттуда через некоторое время позвонил капитан Солдатов: завтра он приедет к нам и на месте во всем разберется.
Ночь с 20 на 21 июня прошла без существенных изменений в обстановке, передвижение немецко-фашистских войск вблизи границы продолжалось.
21 июня в комендатуру приехал капитан Солдатов и с ним неизвестный для нас человек. Мы поместили его в нашем кабинете, где он и провел время до наступления темноты. Цель его приезда для меня была ясна. Как патриот своей Родины, он, располагая родственными связями в Польше, согласился перейти границу, чтобы перепроверить сообщение жителя деревни Старый Бубель и по мере возможности установить точное время начала войны. Повторяю, ни я, ни капитан Кондратьев фамилии этого человека не знали.
Вечером 21 июня капитаны Кондратьев и Солдатов вместе с патриотом выехали на участок второй заставы. Переправщиком был житель Новоселок, имевший надувную резиновую лодку. Когда-то я знал хозяина лодки, но сейчас не могу вспомнить его фамилии.
Переправа прошла удачно. Под покровом ночной темноты оба наших человека пересекли Буг, бесшумно пристали к чужому берегу, и патриот высадился в кустах, а переправщик поплыл обратно. Только бесстрашные люди, горячо любящие свою страну, могли решиться на такой подвиг.
Вскоре, однако, переправщик услышал всплеск воды и понял, что кто-то к нему плывет, догоняет лодку. Что делать? И вдруг мелькнула догадка: с патриотом что-то случилось, и он вынужден возвратиться на наш берег! Переправщик затормозил лодку, дождался патриота (это был он) и взял его на борт. При этом лодка чуть не перевернулась.
На нашем берегу переправщика отпустили домой, а патриота доставили на заставу к младшему лейтенанту Горбунову, где его переодели в сухое солдатское обмундирование (в котором его и видел Журавлев в комендатуре).
На заставе он пробыл ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы переодеться и кратко рассказать капитанам Солдатову и Кондратьеву в присутствии Горбунова о том, что он увидел на чужом берегу.
Тут же он был посажен в машину и отвезен в Волчин, в комендатуру.
Таким образом, младший лейтенант Горбунов не мог знать, что этот человек переправлялся от нас, а поэтому посчитал, что он приплыл из Старого Бубеля. Времени для объяснений не было.
В комендатуре с патриотом беседовали капитаны Кондратьев, Солдатов и я. Что мы узнали? Как только патриот ступил на чужой берег и сделал несколько шагов по нему, он обнаружил, что весь берег забит немецкой пехотой и средствами переправ. Недолго думая, чтобы успеть предупредить нас, он бросился в воду и возвратился на наш берег. Больше ничего он не мог сообщить. Но и этих данных было достаточно, чтобы прийти к выводу: этой ночью Германия начнет войну.
В моем присутствии капитан Кондратьев доложил об этом по телефону начальнику штаба отряда майору Кудрявцеву, а капитан Солдатов — майору Ведякину, от которого получил приказание немедленно возвращаться в Брест. В свою очередь я получил от него указание отправить в штаб вместе с Солдатовым некоторые секретные документы комендатуры (остальные документы были зарыты мной в начале военных действий).
22 июня приблизительно в час ночи, то есть за три часа до войны, капитан Солдатов вместе с патриотом уехали в Брест, и больше о них ничего неизвестно.
А из штаба отряда в эту ночь каких-либо указаний о приведении войск в боевую готовность в связи с предстоящим нападением фашистов не поступило. Было лишь усилено наблюдение, и все…»
Ну, а дальнейшее уже известно из первых глав моего повествования. Видимо, кое-что в этом письме, как и в воспоминаниях других героев тех событий, нуждается в дальнейшем уточнении: ведь с тех пор прошло двадцать три года, а человеческая память с годами, к сожалению, притупляется. Однако подвиг Дудко доказан неопровержимо и достоин награды, так же, разумеется, как и вылазка неизвестного патриота и лодочника на вражеский берег и все действия Горбунова в ту роковую ночь.
Но письмо Давида Михайловича Милославского не только все ставит на свое место: оно еще и заставляет о многом задуматься (как, впрочем, и многие другие свидетельства тех событий). «Каких-либо указаний о приведении войск в боевую готовность не поступило…» Эти слова нельзя читать сейчас без волнения и душевной боли!