— Что — вообще?
— Что вы потеряли чувство границы, вот что!
— Ну, знаете, товарищ капитан… — медленно выдавил из себя Зубрицкий и взглянул капитану в глаза: — Хорошо. Рапорт я напишу.
9
Прошло еще два дня. За Дегтяревым и его «дикой» квартирой работниками госбезопасности велось наблюдение. Ни на минуту не ослабевало наблюдение и за морем, В Лягушачьей бухте круглосуточно дежурили наряды. Каждый вечер на боевом расчете капитан, доводя обстановку, настойчиво повторял: «По имеющимся данным не исключена возможность нарушения государственной границы…»
Правда, капитан не говорил, что подозревается конкретное лицо — отдыхающий по фамилии Дегтярев Максим Спиридонович. Не знали солдаты и о том, что соответствующие органы разослали запросы на Дальний Север, в Сочи, Гагру и Куйбышев. Все эти тонкости не касались солдат.
Но по-прежнему все было спокойно. В поведении Дегтярева не отмечалось ничего подозрительного. Он жил в том самом доме, который значился в штампе прописки. Его видали то на пляже, то слоняющимся по набережной, то просиживающим часы в ресторанах. Он был общительным, веселым человеком, но за «особочками» уже не ухаживал и на берегу позже одиннадцати часов вечера не разгуливал.
В море не появлялось ни одного постороннего судна. На причалах все лодки в положенное время были на месте.
В общем, все было спокойно, и слова начальника заставы: «не исключена возможность…» встречались солдатами без особого энтузиазма. От напряженной службы они устали, осунулись, приумолкли.
Нельзя сказать, чтобы все это не действовало на капитана Чижова. Временами его охватывали сомнения: а правильно ли он поступает, может быть, лейтенант прав? Он отлично понимал, что нельзя быть твердо уверенным в своих подозрениях только на том основании, что человек точно перечислил все приметы шляпы. Но он пользовался твердо установленным правилом: лучше семь раз ошибиться, чем один раз прозевать врага. И не прекращал поисков.
К исходу второго дня пришли ответы из Сочи и Гагры: да, Дегтярев Максим Спиридонович отдыхал с такого-то по такое-то время в таких-то санаториях по путевкам Главзолото. Капитана охватило отчаяние. Черт возьми! Неужели все его усилия окажутся напрасными, не стоящими и ломаного гроша?
Но интуиция, опыт и какое-то непостижимое упрямство поддерживали в нем надежду. Кроме того, он ожидал сообщений из Куйбышева насчет Марии Трапезниковой и с Дальнего Севера — по месту работы геолога-золотоискателя.
Портила настроение и размолвка с Зубрицким. Лейтенант все-таки подал рапорт: «Прошу ходатайствовать перед командованием о переводе меня на сухопутную границу, на самый активный и трудный участок, где бы я мог полностью проявить свои способности командира».
— Вы хорошо подумали? — спросил Чижов.
— Так точно.
— Жалеть не будете?
— Никак нет.
— Так… ладно. Но до решения командования будете продолжать исполнять свои обязанности.
— Слушаюсь.
И все, больше ни слова. Он теперь ни в чем не возражал Чижову и беспрекословно выполнял все его распоряжения: проводил занятия, ходил на поверку нарядов.
Но по его отчужденности, замкнутости, по снисходительным и холодным усмешкам было видно, что он глубоко обижен на капитана и не простит ему недоверия.
10
«Откуда у него это? — размышлял Чижов, сидя за своими марками. — Ведь офицер, комсомолец. Должен бы понимать. Впрочем, понятно. Горячая голова, жаждет немедленной деятельности, а опыта почти никакого. Десятилетка, потом пограничное военное училище и вот год на этой заставе. А здесь — пляжи, загорелые девицы и какая-то злосчастная шляпа. Трудно, ой, трудно в такой обстановке постоянно поддерживать в себе чувство границы!
А что, если Зубрицкий прав?.. Нет! Врагу есть чем интересоваться на нашей заставе: численностью личного состава, вооружением, методами охраны границы, наконец, степенью нашей бдительности».
В это время дежурный и доложил, что на заставу явился «тот самый гражданин в клетчатой рубашке».
Чижов вышел встречать его.
В дальнем углу двора лейтенант Зубрицкий проводил занятия по преодолению штурмовой полосы.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — громогласно поздоровался Дегтярев и приподнял над головой шляпу. — А я не забыл своего обещания насчет марок, — и он стиснул руку Чижова своей сильной горячей ручищей.