Выбрать главу

Два раза по 3.40 - это 6.80, сложил в уме Гарриман. Да. Жаль. Это стоит. Заранее надо договариваться.

Короленко действительно похож на двух популярных артистов кино Борисова и Бурляева. Но он выше ростом их обоих. Короленко мечтает о карьере официанта, и возможно, за годы хождения с подносами, каркас его мумии и подсядет, а пока что - он выше.

В телефильме "Кража" играют оба, причем, если Борисов не великан, то Коля Бурляев попросту лилипут, не крупнее Джеймса Брауна. Впрочем, не считая последних четырех слов, все это мнение не Гарримана. Он полностью его подслушал из разговора двух баб с выщипанными бровями - на именинах у Кузины. Если честно, Гарриман вообще не имеет понятия, как выглядят и Бурляев, и Борисов, зато фоток Джеймса Брауна - их есть у него! О нем можно определенно сказать, что он готов повесить на стенку портрет негра. Что среди лемуров в, общем-то, не принято. Возможно, поэтому все его прозвища нарочито американские: Гарриман, Трумэн, и новейшее - Джипси Джокер.

Джипси Джокер озабоченно смотрит в проем между домами, тот, что выходит прямо на проспект. В кармане румынского плаща... Покупку плаща ему навязал Зэлк-басист. Своим бурчанием: "Когда ты уже прекратишь тягать этот жидовский самопал?". Он имел в виду нормальный черный куртец из phoney-leather, купленный Джокером по дешевке - всего за пару чирикманов у Якова. Яков вылитый Гарри Зэйн, бас-гитарист группы Урия Гипп. Похож и патлами, и грустными глазами. Зэйн, говорят, ушел недавно в мир иной. Толи током ебануло, толи тут снова замешаны наркотики. Без них на Западе не может обойтись не один фраер. Плюс, если здесь, у нас, среди славян, молдаван, иногда узбеков Очколаз - всего лишь необычная фамилия, то там, за границей, кажется все, кроме Тома Джонса и Азнавура, просаживают друг дружку в дупло, по крайней мере такой у них вид на " шкурах" от пластов и других портретах.

Цвет макинтоша "Бухарест" напоминает кофе с молоком в буфете гостиницы "Днепр-2", где круглый год и круглосуточно можно бухнуть, если зимой - в тепле, а если летом - то в прохладе. Джокер находит двушку, просит, чтобы постерегли его ведро, и пиздует на проспект позвонить из автомата.

Машины снуют, но не очень быстро. Проплывает белый "Икарус" с черной гармошкой посередине - это как раз тот маршрут, что останавливается у дома политпросвещения, совсем рядом от оазиса "Днепр-2".

Гарриман внимательно осматривает асфальт под ногами, и только потом набирает номер другого района.

-Пригласите, пожалуйста, Нину, - просит он поставленным баритоном, чуть-чуть похоже на грузина.

-Ниночка гуляет с подругой, ее сейчас нет дома, - отвечает бабушка.

Повешенная на место трубка оттягивает рычажок, как плоская грудь школьника чудесные груди Ани Малкут, если к ним прижаться, танцуя медленный танец, скажем, под этот блюз Blood, Sweat and Tears, который узнают все, кто его хотя бы раз услышал.

Собственно, Джокер звонил, чтобы поблагодарить Нэнси - Войну миров за портретик Чарлза Мэнсона. Его напечатали на последней странице польского журнала "Экран". Такие вещи продают только в киоске "Интуриста". Джокер уже успел его оттуда вырезать и вставить в круглый значок, на место кадрика из плебейской мультипликации "Ну, погоди!"

Трубка виснет, как дохлый кот, однако в гнездо возврата ничего не падает. Расстроенный Гарри закуривает вторую "Флуераш", делает глубокую затяжку, как будто это brown dirt marijuana, выпускает дым в сторону манекенов за витриной универмага. Где-то там находится логово Виктории Слюсар. Some dish. Один дядя в Канаде, другой в Австралии. Третий дядя погиб под Сталинградом. Говорят, что рядом с домом сержанта Павлова, подхватили его арийскую душу валькирии... Виктория буквально дымится шиком и богохульством. Диски, связи, нетипичный для советских девушек деловитый сексапил. Не наш человек.

И в табачное облако, точно психоделическое видение мурзы, вкатывает кремовый мерседес-бенц 30-х годов. С некоторых пор он стал появляться, словно призрак замка Моррисвиль, на проспекте Мотор-сити. Настоящая старая модель. For ladies only.

Гарриман знает этих фраеров. Они все одного с Зэлком года, работают под богему, то есть под хуйлыгу из повести Альбера Камюса "Посторонний". Которым у нас вход якобы воспрещен, а в действительности фарцуют джинсами. В женской уборной за универмагом "Мемфис" можно купить даже вибратор. У вонючих поляков - так утверждает Азизян.

Гарриман пробовал читать этого Камюса. Дойдя до места, где французская соска обнимает ногами в морской воде сиротку Мерсо, и тот "снова ее захотел", Гарриман махнул рукой, захлопнул книгу, и отнес ее скифского вида библиотекарю. Похвалил мысленно ее бронзовые плечи в махровой майке, и потопал домой слушать последний альбом Эмерсон, Лейк энд Палмер. Другая вещь того же автора "Падение" показалась ему еще большим говном.

Мерседес с откинутым, невзирая на осеннюю прохладу верхом, медленно колесил по асфальту - три товарища не торопились. Они снимали падких на экзотику городских чудох, из числа тех, что стоят, как последние елки, голосуя, вдоль трассы Кушугум - Лос-Анжелес. В расчете на шоферов, которым вечно не хватает романтики на букву "п".

Баранку вертел коротышка в летчицком шлемофоне. Это, собственно, и был владелец машины - Вадик Островатый, похожий на одного из Beach boy's. Справа от него сидел бортмеханик в кожаной куртке на меху - молодой автоинженер и джинсовый магнат Сеня Безант. Сэмэн, who sold the world. Наименее говнистый из всей компании. На заднем сидении разлеглось какое-то договязое хуйло (с баштана) - видимо нужный им человек. Гарри его знать не знал и впервые видел.

Откуда он взял, что Сеня-джинсовик наименее говнист? Толстоватый украинец, с живыми, как у Винокура глазами, был любитель поэзии, типа Цветаевой, и другого буквенного мусора и шума. Их познакомил, конечно, Зэлк, с которым Безант почему-то считался. Ну и тягали они его в бункер под гаражом. Чтобы Гарри попел им под гитару. Разумеется, там и покиривали, и девочки там были "Тамара, Роза, Рая"... но все они прилезли со взрослыми козлами-осеменителями.

Выпивали много, но без особой закуски. Кавалеры были не то чтобы приблатненные, а какие-то диковатые. Нервные, как военопленные. Чувихи широкомордые, казались старше своего стажа. Под земляным потолком они сидели, точно на мешках с картофелем в кузове грузовика.

Гарриман улавливал их скованность, и поэтому не стеснялся. Стареющие дураки, как всегда, в погоне за легкой пиздой, попали в вагон для некурящих, каждый из них неловко скрывал, что чувствует жопой подливку не в своей тарелке. Видимо дома у тех сердцеедов ситуация была совсем несносная. Довоенные предки с любимой песней типа "Бухенвальдский набат". Бабушка, shakin'all over от воспоминаний о ночных расстрелах цыган. Эрекция в подобном окружении - четкий сигнал бежать, куда глаза глядят.

Гитарка была не очень удобная. Джипси Джокер, не торопясь, исполнял классический репертуар Кости Беляева, кое-что из старых вещей Трини Лопеса, Поля Анки, что конечно, в эпоху "По волне моей памяти", отступничества Саддата, которыми, как известно, не рождаются, выглядело как полнейший анахронизм. Тем более изо рта школьника. Ведь Джокер даже не спешил получить паспорт. Зачем?

Фраера смотрели волком. Хуны - "всэ тры" продавщицы "Детского мира" (представляете, какой там склад игрушек?) уходили, карабкаясь по лесенке, помочиться на поверхность земли. Зэлк конфузился, заливая сливу, пока не отнял у Гарри гитару и не проваравил что-то, как выражаются русские прозаики "доселе неслыханное":