Так что сначала девушка была в ужасе, затаив дыхание, наблюдая, как огромные тяжеловесные животные свободно разгуливают по дому. И видя, как гостья впадает в полуобморочную оторопь только от того, что жесткий хвост, проходящего мимо пса, задел ее, Альберта Яновна выдворила собак на улицу. Но те, выйдя послушно из дома, далеко не уходили и, оставаясь возле особняка, заглядывали в окна столовой, встав лапами на низкий подоконник, или садились сразу за стеклом, составляющим стену обширного холла и грустными, чуть не слезящимися глазами заглядывали внутрь. А то и вовсе пытались завести хриплыми голосами тоскливую руладу. Кэти уже ровно через день такого концерта не выдержала и клятвенно пообещала, что постарается в обморок не падать. И постепенно, видя с какой легкой простатой все в доме, включая и постоянных служащих, и приходящих составить им с Альбертой компанию за едой Грега и Самвэла Сергеевича, относятся к собакам, Кэти и сама постаралась посмотреть на них по-другому.
А потом оказалось, что она может и их эмоциональный фон ощущать. То, что испытывали животные, не складывалось в многослойные букеты, было более примитивным, не таким «резвым» и стремительно меняющимся, как у людей. И, соответственно, «читать» их было ощутимо легче, и их переживания не несли в себе такого тяжелого отката, как людские.
Лично к ней собаки были практически равнодушны и никакой агрессии совершенно не испытывали. Но когда она в первый раз отважилась погладить одну из них, ту, что была поменьше, то почувствовала к себе нечто покровительственное и легко читаемое, типа: «— Давай, потрогай меня уже, и заканчивай фонить адреналином!», что и было озвучено смеющейся Альбертой. Вот с того момента, собственно, ей, то есть непосредственно самой Кэти, и начали голову на колени класть и лапу подавать. А сама она ловила очередные новые ощущения — жесткость, но и приятную шелковистость шерсти, скользящей между пальцами, влажность прохладного носа, тычущегося в ладонь и… терпкий, мускусный, довольно специфический, но, в общем-то, не сильный и не отталкивающий запах.
5 (2)
И вот, на третий день, после очередного вкусного и опять сумевшего поразить своей необычностью обеда, Кэтрин поняла, что прилечь ей сейчас уже и не хочется. На радостях было решено идти к морю.
Если фасадом особняк выходил на центральную площадь поселка, то вот задней своей частью он оказывался как раз на самом краю кручи, которая нависала над бесконечной водной гладью. Стеклянные двери холла вели на террасу, которая заканчивалась лестницей вниз.
Довольно большое пространство, за автоматически открывающимися створками, было выложено камнем «дикарем», обсажено по кругу цветами и укрыто решеткой перголы с недозревшим еще виноградом на ней. Легкий ветерок, ненавязчиво проскальзывая под тяжелую лозу, дарил прохладу и вплетал солоноватые нотки морского бриза в терпкую сладость, источаемую нагретыми солнцем розами. Именно здесь, в ажурной тени от листьев, и засыпалось Кэти так сладко в послеобеденное время в предыдущие дни. Но сегодня, почувствовав прилив бодрости, а не сонливости, девушка решительно пересекла уютную террасу и направилась к спуску, ведущему на пляж.
Зная по опыту, что стоит только бросить взгляд на открывающиеся просторы с того места, где начинаются ступени вниз, то на нее вновь «нападет» головокружение, а ноги откажутся идти, Кэти сосредоточилась на самом процессе спуска — не поднимая головы она принялась считать шаги.
«— Раз, два, три… семьдесят восемь…» — на этой цифре под ногами образовалась площадка, а возле ее бортика скамейка. Уже немного запыхавшаяся девушка, с облегченьем вздохнув, присела на нее.
— Ох, вы и нежные, городские! — рассмеялась Альберта Яновна, которая, несмотря на возраст, даже не сбилась с дыхания и так и осталась стоять, не пытаясь примоститься рядом с гостьей.
Впрочем, произнесено это было, как обычно — легким и совсем необидным тоном, да и само замечание было верным по сути, так что Кэти с улыбкой согласно кивнула: