— Слушаю.
— Очень надеюсь, что вы воспримете правильно… На мой взгляд, пришло время немного поменять концепцию журнала, и ваши статьи нуждаются в некоторых поправках. Поэтому я попросила Лили оценить сайт — свежим взглядом. Вам, вероятно, следует знать, что отклики на ее вчерашние заметки…
— Какие заметки? Мне на редактуру ничего не поступало.
— Их отредактировал Азиф — вчера вечером. Так вот, они за один вечер набрали больше просмотров, чем ваши — за последние четыре недели.
За стеклянной перегородкой ты провела ноготками по подбородку, закусила нижнюю губу и начала печатать. Интересно, не связано ли количество просмотров с фотографией под заметками?
— Несмотря на молодость, она быстро учится и знает вкусы современного читателя. В общем, я организовала встречу вне офиса — чтобы Лили помогла вам кое-что пересмотреть. Но детали потом. Главное, скажите — вы согласны учиться?
Унизительно! Словно пощечина. Ты будешь учить меня. И не только писать… Но тогда я еще не догадывалась, какой жизненный урок ты мне преподашь.
— Конечно, согласна.
Ты весь день пыталась со мной заговорить, а я тебя избегала. Лучше помолчу пока, присмотрюсь, что ты за птица.
Прочитала заметки и ужаснулась. Они действительно талантливо написаны. Цепляют с первых строк. И фотография ни при чем. Заголовки заинтриговывают не меньше. А тексты свежи и остроумны. Мои статьи на их фоне смотрелись еще более вяло. Я писала из последних сил, потому и читались они тяжело. Я была зла на тебя, на Джемму. Но главное, на себя — за то, что превратилась в такую развалину.
О чем, интересно, думал Азиф, когда дал добро на целых две заметки стажеру в первый день работы? Он криво улыбнулся со своего места, однако, зная меня, не стал заводить разговор. Только в начале восьмого, когда офис почти опустел, подошел попрощаться. Тебя за столом не было, но компьютер работал — значит, если ты сегодня планируешь сдать очередные шедевры, придется показать их мне.
— Ночные посиделки, Кэт? Когда-то мы задерживались вместе, помнишь?
Азиф мялся рядом с моим стулом, сунув руки в карманы. Видимо, переживал, хотел задобрить; я решила ему подыграть и ответила тем же тоном:
— Да, хорошее было время. Я всегда ценила ваше рвение к работе, мистер Хан… и ваш шоколадный оттенок.
Улыбнувшись, я повернулась на стуле… и увидела за его спиной тебя — юный дух, представляющий миллениалов: в руке зажата прозрачная бутылочка, в воде поблескивает полоска огурца. Ты вспыхнула, должно быть, вообразив молодое, атлетичное тело Азифа в соседстве с моей дряхлеющей плотью. Да, Лили, ты можешь переманить кого угодно, но даже тебе не под силу стереть наше общее с ним прошлое.
— Простите, я собиралась поработать над… Просто не могу сосредоточиться дома.
Ты взглянула на Азифа, тот, глупо улыбаясь, изучал свои ботинки.
— Ну, я пошел. Спокойной ночи, девушки. Не засиживайтесь.
Мы обе принялись печатать в неловком молчании. Наконец ты сказала:
— Можете считать, я ничего не слышала.
С каких это пор молодежь стала такой благочестивой? Сами не то что флиртовать не умеют, даже слышать не могут, как флиртуют другие. Я замечала по стажерам последних лет: они смущались от комплиментов, с открытой неприязнью реагировали на любую мою реплику, отдаленно имеющую сексуальный подтекст. Меня давно интересовало, как так вышло и почему целое поколение выросло занудным и лишенным сексуальности. А может, ты возмущена, потому что знаешь про моего постоянного партнера и придерживаешься традиционных взглядов?
Снова повисла пауза.
— Знаете, Лили, у меня с партнером есть договоренность… — начала я. Мне удалось вывести тебя из равновесия и теперь хотелось еще больше шокировать, сыграть на ханжестве. — Мы установили определенные правила. Если я хочу с кем-то переспать, мы это обсуждаем, и мой партнер одобряет или не одобряет. Если он хочет с кем-то переспать — я решаю, можно или нет. Иэн одобрил Азифа, это случилось пару раз, но потом мы решили остановиться. Мы ценим наши отношения превыше всего. Так было всегда. И, надеюсь, будет еще много лет. Знаете, Лили, наше поколение привыкло свободно мыслить. Хотите совет? Не судите о том, чего не знаете.
Когда я распустила хвост, кичась перед тобой своей раскрепощенностью, мне неожиданно полегчало, я снова почувствовала себя человеком. Только вот потом выяснилось, что ты использовала боксерскую хитрость — нарочно пропустила удар, чтобы создать у противника иллюзию победы, а затем отправить его в нокаут.
— Я совсем о другом, — ответила ты с пылающим от негодования лицом. — Вы допустили расистское высказывание по отношению к подчиненному. За это увольняют.