- Матери или Отцу?
- Госпожа родила его, как простая смертная. Говорят, Смерть очень любила своего избранника, но другие боги не позволили Ей сделать его бессмертным.
Да, жизнь жестока. Не зря пошла это поговорка… Жизнь. Если есть Смерть, есть ли и богиня Жизнь? Сущность? Но она не стала задавать этот вопрос сейчас — как будто что-то остановило.
- А он… Феарен… не пытался вам помочь? Своим потомкам?
- Нам, — мягко поправила Тайла. Тонкие бледные руки девушки невесомо погладили растрепанные кудри статуи — и вдруг по ним пробежали синие искры энергии, впитываясь под кожу, вызывая на тонких губах почти светлую улыбку.
Йаррэ еле успела её подхватить.
- Он помогает, — раздвинула губы Тайла, — как может. Как сейчас. Дает энергию и силы, снимает боль и усталость, дает возможность бороться с отчаяньем тогда, когда сил уже не остается.
Ис-ирр Сайнар, кажется, скрипнул зубами. Было странно видеть этот дикий, болезненно-голодный взгляд на лице его личины — обычного смуглого городского парня.
- Иди, — вдруг прошептала алькона, все ещё опираясь на руку Яры, — коснись его, сын иррий. Он ждет и тебя тоже.
Нелегко ему разрываться. Мужчина вздрогнул — и неохотно шагнул вперед. Гордый, не хочет кланяться.
Он сделал несколько шагов к статуе, вглядываясь в неё недоверчиво, на осунувшемся лице наследника не угадывалось чувств — все же воспитание не исчезает вмиг. Пальцы дрогнули, замерев у руки статуи, рука качнулась в нерешительности, а потом он, словно устыдившись собственных чувств, чуть сжал тонкие пальцы каменного юноши. Брызнули в разные стороны искры, и одуряюще запахло цветами — лилиями, что раскрываются в жаркий летний день. Пронесся по воздуху невесомый смех, качнул ветви деревьев ветерок. Отчего-то хотелось заплакать — словно в воздухе плыла мелодия без нот. Она была полна неизбывной печали и жаркой надежды, тоски и гнева, тепла и нежности, призыва и гордости.
Широко распахнутые глаза статуи налились знакомой грозовой синевой — и в упор посмотрели на них, замеревших от неожиданности.
- Дети играют во взрослые игры… Мои бедные дети…
Рука статуи взметнулась — и сжала ладонь Сайнара, словно стараясь оставить свой след.
- Пора, наконец, вернуть то, что было утрачено.
Взметнулись в воздухе темно-синие искры — и ринулись к ним, влетая в грудь. Яра тихо охнула, чувствуя, как по телу расползается волна жара, как разъезжаются губы в улыбке — и напоролась на острый, внимательный взгляд Феарена.
- Держитесь друг за друга, а, главное — растите. Ваше время близко. Круг Тринадцати должен быть собран.
Воздух задрожал, сгустилась дымка-марево, взметнулась пыль с мостовой — и все исчезло.
Только белый, как полотно, Сайнар, стоял, сжимая в вылезших когтях сверкающий на солнце остро-наточенный клинок.
Похоже, что вместе с нежданный подарком, он получил от ожившей статуи ещё и совет. Что ж, ему полезно будет понять, что не все желания на свете могут быть выполнимы.
Йаррэ медленно опустила взгляд на собственные руки — и с силой укусила себя за губу. Глаза защипало, зажгло от непролитых слез. В её ладони лежал полевой колокольчик — ярко-синий, источающий притягательный аромат, будто он так и рос в полях. Этих цветов не было в мире Аркэйн. Эти цветы отец всегда любил собирать для матери, когда они выбирались в город. Горло сжало — и сзади её крепко обняли худые, но сильные руки Тайлы. Все же Ттмара не смогла пока стать ей настоящей подругой, а вот Тая… Кажется, что они знали друг друга уже много дней, а не несколько часов.
- Владыка Феарен всегда знает, что нужно каждому. Он легко читает чужие души.
Кажется, алькону ничто не способно больше ни удивить, ни сломать. Сайнар оглянулся на них — он выглядел ошарашенным и капельку раздраконенным.
- Идемте, — сказал негромко, — нам нужно уходить отсюда. Вспышку волшбы такой силы дознаватели обязательно обнаружат.
Они уходили, не оглядываясь, и, хотя на сердце было грустно — сейчас эта грусть была светлой.
Глава 11. Старые раны
Связь непостижима. Порой алой нитью вселенная притягивает друг к другу самых невероятных созданий. Но за каждую милость приходится платить.
Из размышлений Повелителя альконов
— Тха шшэ!
Яра еле успела в последний момент подхватить с огня плюющееся зелеными огоньками зелье, поспешно накладывая на него стазис. Проклятое варево успокоилось, побурлив, и поверхность покрылась тонкой светло-зеленой пленкой. Успешно. На самом деле ей нравилось обучаться — она жадно впитывала все, что только могло относиться к магии. Руны и травы, зелья и чертежи заклятий, ток силы в крови, песнь силы в венах, магия крови и магия смерти. Сила альконов была особой — её нельзя было отнести ни к одной из школ, ей нельзя было научиться, выжимая дар по капли. Если ты не родился альконом, ты не сможешь ею обладать.
Если ты слаб, чтобы принять её — сила сожжет и уничтожит тебя, оставив лишь одну оболочку. Теперь она понимала, насколько силен был Дьергрэ — безумный, искалеченный, но не сдавшийся. Дай он хоть одну слабину — и сила бы его уничтожила. Но он умудрялся быть в гармонии со своим безумием, если это можно было так назвать… Она почти привычно накрыла котелок легкой пленкой — теперь оно настоится и через несколько дней превратится в отличный обезболивающий бальзам. Спина от этих мыслей заныла — алькон был Мастером действительно беспощадным. От него нельзя было отделаться, сказав, что устала, что плохо себя чувствуешь, что ты не в настроении учиться или больше не можешь. Каждый промах карался в зависимости от тяжести и настроения мортэли Амондо. А настроение у него было не слишком хорошим. Алькон выглядел все время так, как будто находился на последней стадии истощения, что сначала вызывало беспокойство, а теперь — лишь равнодушие. Сил не было уже ни злиться, ни мечтать о мести, ни куда-либо выходить. Йаррэ и не помнила, когда выходила после той приснопамятной прогулки. Ни Тайлу, ни, тем более, ис-ирра, она не видела несколько недель. Уже прошла короткая пора Ольши — выпал и быстро растаял легкий снежок — и вступила в свои права проказница Астальти. На деревьях появились первые почки, а за огромными витражными окнами распевали, перекликаясь, птицы.
А у неё была только учеба — и Мастер. И ещё четырехлапое вредное чудо, в которое иногда удавалось перекинуться. Тогда её учили уже другому — и куда более мягко. Как правильно ходить, стоять и бегать. Бить лапами и хвостом, прятаться, разминать отросшие крылышки — и даже пытаться планировать с огромных потолочных балок на пол. С драконицей мортэ Кинъярэ вел себя совершенно по-иному — словно она была другим существом. Но на обиды тоже больше не осталось сил.
Йаррэ села за стол, растирая саднящие и ноющие от усталости пальцы. Сила подчинялась ей — со скрипом, неохотно, постоянно огрызаясь и норовя сорваться — но подчинялась. Вот и сейчас на руке расцвел призрачный цветок асфодели, переливаясь серыми капельками. Ещё один. И ещё. Цветки медленно кружились в неспешном танце под ленивые движения руки дирижера, сплетаясь в фигуры.
- Ты нерационально и глупо тратишь силы, — раздался голос, вызвавший слабую вспышку раздражения.
На удивления бодрый, одетый в строгую темную форму мортэ Амондо вошел в комнату, с порога бросая ей какой-то сверток.
- Одевайся, пора идти, — и вышел.
- Вот тшах ссэрэ! — Яра потерла виски, стряхивая поспешно с пальцев остатки силы — и бросилась распаковывать плотно перевязанный дар.
В свертке оказалась такая же темная форма — и знакомый плащ с черной птицей, которая оказалась вовсе не вороном, а гайраном, хищником и идеальным фамильяром для магов смерти. Она поспешно переоделась — знала уже, что с Мастера станется войти в самый не подходящий момент с проверкой.