- Полагаете, этого было бы достаточно для их победы? — ироничная усмешка амальги, откинувшегося на кресло, уязвляла.
- Нет, но это был ключевой момент в войне.
- Один из ключевых, вы правы, — живо подался тот вперед, — но все же не главный. Да, это позволило тогда, давно, развалить кольцо Высших альконов, Совет Тринадцати, но это бы не помогло надеть на них ошейники, если бы не вмешались иные сущности.
- Иландер, — негромкое, сухое.
- Полагаешь, она не имеет права знать? И до сих пор знает?
- Не знаю чего?
- Против нас играют адепты Жизни и подвластные им силы. Нет, сама сущность не вмешивается — это ниже её достоинства — но и не останавливает рвение своих слуг. Скорее, поощряет.
Произнеся это, мужчина словно вскрыл давний нарыв, выплескивая свою ненависть наружу
Кинъярэ Реиннарэ Амондо
Он давно ожидал очередного вызова к ирру, вот только не думал, что все выйдет именно так. Девчонка только пара дней, как отправилась вместе с миссией дипломатов. Ттмара, разумеется, последовала за ними — она не посмела ослушаться приказа даже несмотря на свой страх перед светлыми сущностями.
Алькон откинул мешающуюся косу назад, поморщившись. Вызов к правителю был совсем некстати. Особенно, учитывая его текущие планы. Ещё больше ему не понравилось то, что в этот раз ему приказали идти вовсе не в жилые в комнаты, даже не в приемные покои — а в подвалы северной башни. Он не умел испытывать страха, но игла тревоги все же кольнула сердце, заставляя поморщиться. Слишком все висит на волоске. Одна выходка с этим зарвавшимся щенком Тарном могла ему дорого стоить.
Серые каменные ступени и леденящий холод, обвалившаяся крошка со стен, хлам, сваленный по углам, следы копоти, заколоченные двери. Когда-то смертельно опасное в начале войны место выглядело теперь обманчиво-беззащитным, но Кинъярэ знал цену этому обману. Даже теперь впаянная в камни сила замедляла его, заставляя чаще дышать, а воздух жег горло. Немой провожатый только махнул рукой, подзывая ближе, и свернул за очередной поворот. Мужчина прикрыл глаза, видя едва заметную, но пылающую в другом спектре зрения ослепительно-белым защитную линию. Где он мог проколоться? Что же произошло? Руку предупреждающе сжало, не давая сбежать.
Шаг. Другой. Кажется, они спустились уже уровней на пять вниз. Как же он ненавидел чувствовать себя беспомощным! Невзрачная дверца разила магией Жизни так, что к горлу подступила тошнота.
Предупреждающий знак слуги. Где он заигрался? Из горла вырывался тихий рык, но дверь уже приглашающе распахнулась, и он резко бросил тело вперед, стараясь отрешиться от ослепляющей вспышки боли.
- Послушный пес пришел по зову хозяина… — каркающе-хриплый смех было первое, что достигло ушей сквозь вязкую густую пелену.
- Никогда не любил дешевые эффекты, — собственный голос сорвался и сипел, звуча слабо и едва слышно.
- Встань! — повелительный приказ. И тело не может не повиноваться, послушной марионеткой подтягиваясь вперед. — Подойди к этому прекрасному креслицу, шустрый мой слуга. — Сжать зубы и отрешиться, не оборачиваясь назад. Как давно он здесь не был. Как давно он забыл, что может ТАК выворачивать душу наизнанку.
Высокое кресло с широкими подлокотниками и длинной нижней частью больше напоминало пыточное приспособление. Впрочем, им оно и являлось.
- Садись в кресло, — скрипя зубами, Кинъярэ сел на прохладную поверхность, откидываясь назад, и позволяя широким ремням защелкнуться на шее, руках и ногах.
- Хороший мальчик.
Тот, кто поднялся из дальнего угла комнаты, в данный момент мало напоминал стареющего ирра, щеголявшего при народе легкой лысиной на затылке и излишней полнотой. Высокий, гибкий мужчина в самом расцвете сил, смуглокожий, кареглазый, обладающий военной выправкой.
- Давно ты балуешься запрещенной магией, Азгар? Не ожидал даже от тебя…
Кривая усмешка, отзеркалившая улыбку врага.
- Захочешь жить, воспользуешься любыми средствами, Кин. Тебе ли меня судить?
Оковы сжались, вдавливая в кресло.
- Я не люблю, когда меня обманывают, Кин. Мне казалось, я и так создал для тебя достаточно мягкие условия, в отличие от моих союзничков, которые не жалеют твоих… подопечных. А ты пошел против меня. Строишь какие-то странные планы. Обманываешь меня, заставляя сунуться за ненужной девкой в другой мир.
С каждым сказанным словом в тело начинал вливаться яд, со спрятанных в оковах шипов. Он расползался по телу, заставляя его занеметь, а внутри — бушевал пожар, выжигая, казалось, каждую клетку. Он мог бы закричать. Мог бы застонать, показывая слабость и удовлетворяя чужое эго. Но он просто молчал, не сводя пылающих лиловыми огнями глаз с мужчины напротив.
- За это я тебя и ненавижу, Кин, — мучитель сел совсем рядом, так близко, что один бы бросок… Чужие пальцы резко дернули хвост. — Я знаю, о чем ты думаешь, паршивец. Знаю, чего ты сейчас хочешь. Ты иногда бываешь ужасно предсказуем.
Кинъярэ же не сводил глаз с руки, закованной в перчатку, сотканную из магии Жизни. Та приблизилась — и пальцы, обжигая кожу, коснулись груди.
— И что же… по-твоему я хочу?
Он не отводил, не прятал глаз, даже видя, какой след оставляет чужая ненавистная магия на теле.
- Ты уже стар, Азгар. Ты пытаешься молодиться, но ты живешь куда больше, чем тебе предназначено. Ты бежишь прочь от Смерти, но не понимаешь, что этот бег бесполезен, — он смотрел прямо в лицо своему… кому? Бывшему другу? Ненавистному врагу? Жаждущему власти глупцу? — тебе сделали когда-то предложение, какое делали мало кому. Но ты не желал быть вторым. Только первым. А Смерть не дает вторых шансов, мой друг, — он дернул уголками губ, — можешь тешить свою власть. Можешь запытать меня и моих детей. Но изменить ты ничего не сможешь. Твое время утекает, Азгар…
Породистое лицо залила смертельная бледность, сжались руки в кулаки. Только почему в чужих глазах вместо ненависти на миг проглянуло отчаянье — словно его мучитель сам был в ужасе от того, что он делал и говорил.
Больно ли это — умирать и возрождаться раз за разом? Сколько ощущений может подарить настоявшееся с годами предательство?
Миг, другой — и он уже мог дышать, мог сплюнуть кровь, чувствуя, как дрожат мышцы.
— Ты просто никогда не испытывал настоящего страха, мой дорогой друг, — карие глаза сверкнули совсем близко, почти напротив, вызывая болезненное желание растерзать их обладателя. — Когда видишь, как время утекает сквозь пальцы, как уходят все, кто был тебе дорог…
— Ради тех, кто был тебе дорог, ты предал меня, Азгар? Ради чужих ли жизней ты мучил моих братьев и сестер? Ради собственной жалкой жизни и власти ты переступил кровные клятвы, бывший младший Страж, — он плюнул, с удовольствием гглядя, как стекает кровавая дорожка по холеному лицу. — Людишки. Как вы мерзки мне, продажные мелочные душонки, рвущиеся к мимолётной власти!
Ирр замер. Рука с одним лишь единственным квадратным перстнем на пальцах поднялась, стирая кровавый плевок — и опустилась.
Кинъярэ расхохотался, глядя прямо в глаза тому, кого когда-то сам посвящал своей Матери.
— А у тебя все еще не хватает духа поднять на меня руку по-настоящему, — алькон чуть дернулся в кресле. Волна волос упала на лицо, скрывая исказившиеся черты, — хоть что-то от тебя ещё осталось… насильник и детоубийца.
Вспышка оглушающего молчания. Кулак, врезавшийся в стену у самого виска. И снова смех — безумный, горький.
— Ты окончательно свихнулся, Рэй…
Прохладная ладонь ложится на лоб, и чужое давление, и боль исчезают.
— Порка уже окончена?
Глаза в глаза. И так хотелось бы не видеть в чужих вину, смешанную с болью. — Что ты крутишь за моей спиной, Рэй? Нарушить заклятие невозможно!
— Тебе это сказали те, кто его накладывал? Отщепенцы и прихвостни Жизни?
— А ты много знаешь, Рэй. Будь осторожнее, если не хочешь распрощаться с остатками жизни… — Азгар отошел и встал у двери, оперевшись о стену, — ведь ты не один…