Несколько лет он провел во дворце самой Смерти, которая тогда, не таясь, ходила среди живых и смертных, а, когда срок плена вышел, он не захотел уходить, потому что полюбил. Он и не думал, что ему ответят взаимностью, что его возлюбленная будет готова отдать свою страну в его руки, провозгласив Нареченным и Императором. У них родился сын, страна процветала, жители любили своего правителя… Он и думать забыл и о прочем мире, и о сородичах! Но… — сильные пальцы сжали подлокотник кресла, в котором сидел рассказчик, почти кроша древесину, — они о нем не забыли. Все хорошее имеет свойство заканчиваться, — прошипел ядовито, — оказывается, он и не знал, что сама Жизнь выбрала его себе в Жрецы и Избранники, и, упустив, пришла в ярость. Она не любила его — но желала обладать словно куклой, словно игрушкой бессловесной. А, коли это невозможно — просто сломать. Юноша все ещё не утратил с годами своей доверчивости и открытости, и его легко выманили из страны, несмотря на все просьбы любимой остаться. А дальше… —
Глухая тишина сказал больше, чем тысячи слов. Им обоим было, о чем помолчать. —
Он не отрекся от своей Супруги вопреки всем пыткам и посулам, и тогда Жизнь прокляла строптивца. Она сказала «Коли ты желаешь смерти больше жизни со своей богиней, предатель, ты умрешь. Ты будешь умирать каждые пятьдесят лет раз за разом и возрождаться вновь в то же мгновение, помня все прошедшие годы. Ты никогда не встретишься со своим темным отродьем, никогда не уйдешь за грань, оставаясь вечным изгнанником на земле». Так и было. Он жил в муках, о чем заботились его сородичи, а, умирая, возрождался вновь. Наверное, он начал сходить с ума, но больше не осталось в том изменившемся монстре ни жалости, ни наивности. Лишь спустя долгие века его друзья смогли вытащить его из владений айтири, и ушли с ним, основав не нейтральных землях полностью закрытую для магии долину. Но изменить проклятия не смогли. Он так и не мог ступить на земли Смерти, не мог увидеть ни любимую, ни сына, ни своих потомков, довольствуясь лишь запоздалыми вестями…».
Никогда в жизни ещё, наверное, она так не плакала. Особенно, с перерождения. А прародитель всех альконов лишь гладил её по голове, убаюкивая и позволяя вытолкнуть прочь все пришедшие кошмары.
— Не плачь обо мне, девочка. Я уже смирился со своей судьбой.
И это было неправильно. Этот сильный, яркий, и такой чистый, несмотря на все, через что ему пришлось пройти, мужчина не должен был вообще пережить подобное. Никто не должен. Пламя ненависти в душе полыхнуло остро, отзываясь на её эмоции. Йаррэ уже тогда знала — она что-нибудь придумает. Если остальные ничего не знали о судьбе Иаррина, если даже сама Смерть считала, что его душу развоплотили… есть ли у неё шанс суметь рассказать правду?
— Не вмешивайся в игры Великих, это может дорого стоить…
— Я уже давно в игре, — выдохнула горько, — и только мне решать, что я поставлю на кон и какую партию сыграю, кто бы что ни думал, — добавила уже резко, уверенно.
— Все же в тебе ясно чувствуется их порода… моих потомков. Изумительно! — он захлопал в ладоши, сверкая глазами, как ребенок.
Иаррин не преувеличивал, говоря, что его поведение теперь не может предсказать даже он сам.
И вот после этих тяжелых разговоров прошла почти неделя, пора было отправляться дальше, но уже отнюдь не к айтири — после всего сказанного Йаррэ отчетливо понимала — это просто ловушка. Её уничтожат вмиг, не разбираясь и не задавая вопросов. На что же рассчитывал Иландер и насколько он в этом замешан — вот в чем вопрос.
— Надо собираться, — сказала, тихо вздыхая.
— Уже? — прародитель, тишком заметивший, что звать его «дедом» не стоит, казался искренне изумленным.
— Да. Что-то мне подсказывает, что в Доаре сейчас будет жарко. Мне срочно нужно назад, Мастеру нужна моя поддержка. Пойду через земли альконов, до проклятой столицы отсюда гораздо ближе, чем до самого Доара, да и Мара не откажется подвезти. Неправда ли, морда? — хмыкнула, дергая разленившуюся гончую за чешуйчатый хвост.
— Рррр… гррр-рррав!
«Как скажешь, хозяюшка! Мы тут изрядно засиделись».
Спустя несколько часов, ближе к вечеру, когда уже жаркое солнце милосердно скрылось за скалами, они с Ттмарой, нагруженные парой сумок с необходимой поклажей и двое проводников — Леассан и Томилан — выступили в путь. Сердце тревожно ныло, поторапливая, и, одновременно, сжималось в каком-то сладком предвкушении. Её ждал Иррилим, а там — Гирьенрэ.
Правда, первая часть пути прошла, как в тумане. Из головы не выходил короткий разговор с Иаррином, состоявшийся перед самым отъездом.
— Твой Мастер затеял амбициозную и опасную игру, цветочек. Но запомни одно — чтобы попытаться вызвать Мать в этот мир, им придется вернуть круг Тринадцати. Ты и этот мальчик, Сайнар, о котором ты рассказывала — слабые звенья. Вы недавно переродились и плохо представляете, как обращаться с силой. При самом удачном раскладе вас просто выжжет в процессе ритуала. А у тебя, я так думаю, другие планы на жизнь.
— Вы хотите что-то предложить?
— Умный птенчик, — смотрит почти с умилением. Все же его спектр эмоций — это что-то сумасшедшее, как и скорость переключения с одной на другую, — ты уже многое умеешь, но тебе нужно как можно быстрее вырастить дракона и повысить уровень силы. Остальное — наживное, придет с опытом, но без этого ты не сможешь претендовать на роль одной из Высших.
— И каким же способом можно вырастить это хвостатую тварюшку быстрее? — спрашивает, а у самой сердце екает.
— Ты уже чувствуешь ответ, — жесткая улыбка кажется оскалом, — все верно, дитя. Твой дракон питается энергией чужой смерти… Время поджимает. Если хочешь заполучить своего алькона и победить — забудь о щепетильности. В этом мире нет места жалости, не теперь.
Почерневшие от горя глаза лихорадочно горели, а она не знала, что ответить, как поддержать того, чья душа пылает в агонии. Шагнула — и молча обняла, легонько, как перышком, прикасаясь своим даром и поглаживая обнаженную, обожженную чужую душу. Хоть немного боль унять…
Но сама она уже знала, что пойдет на все ради Кинъярэ и ради своего народа. Ради того, чтобы сын Смерти не тосковал, а её Супруг не горел в вечном огне ненависти. Ради того, чтобы Дьергрэ снова научился улыбаться, а Сайнар и Тайла смогли найти свое счастье и свое место в новом мире.
Благо, по этой тропе, полной стеклянных осколков, ей предстоит идти не одной.
Кинъярэ Амондо
Когти медленно выбивают дробь по столешнице За окном гремит гроза, вторя его настроению, отзываясь тянущей безумной тоской на сердце, камнем, который не сдвинуть, не уничтожить никак. Ответственность. Долг. Обязанность. Вот все, что у него осталось. Узкие бледные губы растянулись в ухмылке, сверкнули острые зубы. Вспышка молнии осветила четыре пульсирующих зрачка в глазу. Длинные белые косы хлестнули по спине.
Он хотел бы забыть. Пальцы невольно потерли горло, где была другая удавка — след данной по собственной воле клятвы. Он променял свою свободу на жизнь своих поданных и до сих пор об этом не жалел. На сердце было пусто… теперь он понимал, почему Клинки, потерявшие своих Гардэ, сходили с ума. Привыкнув делить с кем-то душу и помыслы, уже невозможно остаться одному.