Мы проезжаем еще несколько улиц, и я вижу, как трое ратников отгоняют изможденного мальчика от овощной лавки. Я так давно не видела мужчин, если не считать врачей, которые осматривают нас. Ратники молодые, с большими руками и носами, широкоплечие. Они отвлекаются от мальчишки, когда наш дилижанс проплывает мимо, и вытягиваются по стойке «смирно». Интересно, видят ли, что я подглядываю в окошко? Я тут же задергиваю шторы.
Нас четверо в карете, но Рейвен не со мной. Ее семья живет по другую сторону от Южных Ворот. Болото огибает Одинокий город. Если Великая стена когда-нибудь рухнет, мы первыми уйдем под воду, затопленные грозным океаном, который подступает со всех сторон.
Городские округа, за исключением Жемчужины, разделены крест-накрест на четыре квартала – Север, Юг, Восток и Запад. В каждом квартале Болота свой инкубатор. Семья Рейвен живет к востоку от Южных Ворот, моя – на западной стороне. Наверное, мы бы никогда не встретились, если бы нас не отобрали как суррогатов.
В дилижансе все молчат, и я этому рада. Я почесываю запястье, нащупывая крошечный передатчик, имплантированный под кожу. Нам всем поставили эти устройства перед отправкой домой. Передатчики временные – они растворяются через восемь часов. Так Южные Ворота следят за соблюдением правил. Нам запрещено говорить о том, что происходит в стенах инкубатора. Запрещено рассказывать о заклинаниях. Запрещено обсуждать Аукцион.
Нас высаживают одну за другой. Я последняя в очереди.
Все мое тело дрожит, когда мы останавливаемся возле моего дома. Прислушиваясь, пытаюсь уловить хоть какой-то звук, который подскажет, что моя семья там, ждет меня, но все заглушает стук пульса в ушах. Из последних сил тянусь рукой к латунной задвижке на дверце кареты. Я даже сомневаюсь, что смогу ее открыть. Что, если они меня разлюбили? Забыли меня?
Но тут я слышу голос моей матери.
– Вайолет? – робко зовет она.
Я открываю дверь.
Они стоят рядком, принарядившиеся, наверное, в свою лучшую одежду. Я потрясена тем, как вымахал Охра – ростом он выше матери, у него мускулистые руки и грудь, волосы коротко подстрижены, кожа огрубевшая и загорелая. Должно быть, он устроился работать на Ферме.
Мама заметно постарела, но ее волосы все такие же золотисто-рыжие. Вокруг глаз и рта залегают глубокие морщины.
Что до Хэзел… Ее просто не узнать. Ей было семь лет, когда меня забрали, значит, сейчас одиннадцать. Угловатая, с несоразмерно длинными руками и ногами, она утопает в тусклом драном сарафане, который болтается на ее костлявой фигуре. Но лицом она просто копия отца; и глаза в точности отцовские. У нас с ней одинаковые волосы – длинные, черные, волнистые. Я невольно улыбаюсь. Хэзел жмется к брату.
– Вайолет? – снова произносит мама.
– Здравствуйте, – говорю я и сама удивляюсь своему формализму. Я выхожу из дилижанса, ступая в густую болотную пыль. Хэзел широко распахивает глаза – не знаю, в чем она рассчитывала меня увидеть, но, похоже, не в ночной рубашке и халате. Никто из моих родных не носит обувь. Хорошо, что я тоже босая. Я хочу чувствовать грязь под ногами, такую родную, домашнюю.
Еще мгновение неловкого молчания – и вот моя мама, спотыкаясь, делает шаг вперед и обнимает меня. Она такая худенькая, и, как я успеваю заметить, слегка прихрамывает, чего прежде точно не было.
– О, моя детка, – воркует она. – Я так рада видеть тебя.
Я вдыхаю ее запах – хлеба, соли и пота.
– Я скучала по тебе, – шепчу я.
Она вытирает слезы и слегка отстраняется, разглядывая меня.
– Сколько у нас времени?
– До восьми.
Мама открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но лишь качает головой.
– Что ж, тогда не будем терять ни минутки. – Она поворачивается к остальным. – Охра, Хэзел, подойдите, обнимите свою сестру.
Охра решительно выдвигается вперед – когда он успел так возмужать? Ему ведь было десять лет, когда я уехала из дома. И вот теперь передо мной настоящий мужчина.
– Привет, Ви, – говорит он. И тут же закусывает губу, словно пугаясь столь панибратского обращения к суррогату.
– Охра, какой же ты огромный, – поддразниваю я. – Чем же тебя мама кормит?
– У меня рост метр восемьдесят, – с гордостью говорит он.
– Да ты просто великан.
Он усмехается.
– Хэзел, – говорит мама, – подойди, поздоровайся с сестрой.
И тут Хэзел, моя маленькая Хэзел, которой я пела на ночь колыбельные, таскала с кухни печенье, когда гасили свет, с которой мы играли в принцесс на заднем дворе нашего дома, поворачивается ко мне спиной и бежит в дом.