Примерно через год я узнал, что она встречается с особенно богатым греческим судоходным магнатом, который хотел оставить ее в своей ведомости. Это был скандал. Кажется, Марлен сбросила старого джентльмена с носа одного из его кораблей. Репортер попытался сфотографировать инцидент, но вместо этого получил по лицу от Марлен. — Эй, — сказала она. "О чем ты думаешь?"
Я вернулся к уютному столику, за которым мы сидели.
Я улыбнулся. - «А что стало с Алмазом Морской Звезды?»
Она моргнула своими зелеными глазами. — Скажи, Ник, милый, о чем ты говоришь? Не думаю, что когда-либо слышала о таком. Она снова моргнула. — Как ты назвал эту штуку?
Я покачал головой. 'Неважно.' Я не мог налюбоваться ее волосами . Теперь ее волосы были длиннее. Она висела прямо на ее лице с обеих сторон. На ней не было макияжа, за исключением намека на тушь и мягкой помады.
'А что ещё?' — спросила она, приподняв бровь. Это была привычка, которую она, должно быть, выработала за последние три года.
Я взял ее руку в свою. — "А что ты делаешь в Париже?"
— О, всего понемногу. В основном провожу отпуск. А ты, милый? Ты здесь по заданию?
Поскольку я не поверил ее заявлению об отпуске, я сказал ей то же самое. — Я тоже здесь в отпуске.
Она откинула голову назад и рассмеялась глубоко и хитро. Затем она посмотрела на меня своими озорными зелеными глазами. «И мы двое лжецов». Она взяла мою руку и прижала ладонь к своим губам. Я почувствовал щекотку ее языка. "Когда ты собираешься положить меня между простынями, где я должна быть, милый?" Это было сказано тихим шепотом и с более чувственным обещанием, чем у всех этих секс-богинь волшебного серебряного экрана, которых показывали со времен телевизоров с ручным управлением.
«Как только я допью этот напиток», — сказал я.
Мы пили молча. Это не была тревожная тишина. Она была человеком, с которым мне было комфортно. Она знала, что я спецагент, но не знала, на кого я работаю. Только однажды, три года назад, она спросила меня. Мы лежали в постели, и она увидела маленькую татуировку с топором на моей руке. Она спросила меня об этом, но когда я уклонился от вопроса, она не настаивала. И она была права и в другом. Её место было между простынями. Это было единственное место, где она была по-настоящему счастлива. Марлен не передавала любовь. Она никогда не смогла бы вступить в брак без любви, а затем перенести всю свою любовь, заботы и внимание на детей, собак или попугаев. Она была женщиной мужчины; ей нужно было чувствовать тело мужчины рядом с собой, нужно было чувствовать, как его руки скользят по ее телу. И ей нужны были мелочи, мелочи, которые женщина принимает как должное, пока они не кончатся. Например, принести мужу кофе на стол, а затем ощупать его руку под юбкой. Или получить шлепок по заднице, когда она проходит мимо него. И чувствовать давление его руки на ее груди, когда он целует ее. Все это было нужно Марлен. Ей нужен был мужчина, чтобы прикасаться к ней, ласкать ее, командовать ею, спать с ней. И когда я посмотрел на нее и вспомнил, какой она была раньше, я понял, что она, вероятно, более женственна, чем Миньон. Миньон любила акт любви; она любила это искусство. Марлен верила только в старую пословицу «быть без»: мужчина без женщины — только половина мужчины, а женщина без мужчины — вообще ничто. А Марлен ходила без смысла; она занимала пространство и дышала кислородом, но оживала только в объятиях мужчины. Это делало ее более женственной, чем Миньон. Дело было не в поступке, а в человеке. И черт меня побери, если я не затащу ее между простынями.
Но Марлен посмотрела на часы. «Черт возьми, Ник Картер, — прошептала она. «Черт возьми, к черту эту выпивку и эту встречу».
'Что это?'
'Я должна уйти. У меня назначена встреча ровно через десять минут. Она осушила свой стакан, затем резко поставила его на стол. "Мы могли бы встретиться снова - где ты остановился?"
— Ну, у меня еще нет номера. Я, наверное, остановлюсь в отеле «Хоторн».
Марлен резко встала. Она расправила юбку и надела восьмиугольные солнцезащитные очки. — Могу я тебя где-нибудь высадить?
Я покачал головой. — У тебя всего десять минут, я возьму такси.
Я хотел встать, но она обошла стол и наклонилась, чтобы поцеловать меня так страстно, что моя рука легла ей на ногу. Она выпрямилась и посмотрела на меня. — Я разыищу тебя, ты не можешь отказаться, — хрипло сказала она.