В тот вечер был устроен торжественный ужин, и граф не поскупился на угощение. За столом собрались самые почтенные граждане Камарга, несколько самых известных скотоводов и тореадоров, в том числе и вполне оправившийся от ранений Мэтан Джаст, которого граф год назад спас на корриде.
Дичь и рыба, несколько сортов мяса, всевозможные овощи, разнообразные напитки, эль и множество превосходных соусов и гарниров – все это было выставлено на длинном широком столе. Дориан Хоукмун сидел по правую руку от графа. По левую восседал Мэтан Джаст, победитель в последней корриде. Джаст преклонялся перед графом и так благоговел перед ним, что тому порой делалось неловко. Рядом с Хоукмуном сидела Иссельда, а напротив нее – Ноблио. На другом конце стола расположился одетый в пышные меха старый Зонзак Элькарэ, знаменитый скотовод Камарга. Он много ел и часто смеялся. Рядом с ним сидел фон Виллах, и оба почтенных мужа казались весьма довольными друг другом.
Пиршество близилось к концу, сластям, конфетам и знаменитому камаргскому сыру воздали должное, и перед каждым гостем поставили по три кувшина с разными винами, небольшой бочонок эля и вместительный кубок. Перед Иссельдой стоял лишь один кувшин и маленький бокал, хотя за ужином она пила не меньше мужчин.
Вино помогло Хоукмуну немного расслабиться, и он стал даже чуть более оживленным. Раз или два на губах его появилась улыбка, и если уж он и не отвечал на чужие шутки, то хотя бы не подавлял гостей своим мрачным выражением лица.
– Ноблио, – раздался голос графа. – Вы обещали нам балладу! Ноблио с улыбкой поднялся с места. Лицо его, как и у остальных пирующих, раскраснелось от вина и обильного угощения.
– Баллада называется «Порицание лести». Надеюсь, она вас позабавит.
С этими словами он принялся читать:
Чтоб воспеть улыбку милой, Жемчуг песнопевцу нужен: Как же он прославит зубки, Не упомянув жемчужин? А вот зубы коренные, Не в пример передним, нищи, Хоть на них лежит забота Пережевьсванья пищи. В мадригалах и сонетах Непременнейшие гости – Перламутровые ушки, Носики слоновой кости. Чем же провинились локти, Что о них молчат поэты?…
Граф Брасс с улыбкой следил за серьезным выражением на лице Ноблио, который с большим чувством читал свое творение, щедро разукрашенное напыщенными выражениями и сложными рифмами. Оглянувшись по сторонам, Хоукмун увидел, что некоторые гости удивлены, другие, уже изрядно опьяневшие, довольно улыбаются. Сам он оставался бесстрастен. Иссельда, наклонившись к нему, что-то прошептала, но он не расслышал ее слов.
– Что это он несет? – пробурчал фон Виллах.
– Речь идет о давно минувших временах, – прошептал в ответ Зонзак Элькарэ. – Еще до Тысячелетия Ужаса.
– Я бы предпочел военную песню.
Зонзак Элькарэ жестом попросил его не шуметь, и Ноблио продолжил:
Кудри – золото, но если, Веря стихотворной справке, Локон я подам меняле, Выгонят меня из лавки. Были женщины из мяса И костей; теперь поэты Видят розы в них и маки, Лилии и первоцветы. Эх, зеленщики-поэты! Женщинам вы не польстили, Прелести их воспевая… В этом травянистом стиле.
Слов поэмы Хоукмун почти не разбирал, однако ритм стиха странным образом воздействовал на него. Сперва он решил, будто это вино, но потом понял, что мозг его временами словно начинает пульсировать, и давно забытые чувства пробуждаются в душе. Он покачнулся на стуле.
Пристально покосившись на Хоукмуна, Ноблио продолжил чтение, сопровождая слова выразительными жестами:
– Вам дурно, милорд? – наклонившись к Хоукмуну, обеспокоенно спросила Иссельда.
– Нет, спасибо, со мной все в порядке.
Он обеспокоился, не прогневал ли чем-нибудь владык Гранбретании и не дали ли они жизнь Черному Камню. Все плыло у него перед глазами…