Он остановился на некотором расстоянии от форта и проревел зычным голосом, который был хорошо слышен в тишине утра.
— Эй, в форте! Я пришел, чтобы вести с вами переговоры.
— Почему же, во имя всех семи кругов ада, ты этого не делаешь? — мрачно ответил Зароно.
— Когда в последний раз я пришел сюда под белым флагом, в мой нагрудный панцирь ударила стрела! — проревел пират.
— Ты сам вынудил нас к этому! — крикнул ему в ответ Валенсо. — Я тебя предупредил, что ты только зря теряешь время!
— Во всяком случае, я требую гарантии, что подобное больше не повторится!
— Я даю тебе свое слово! — насмешливо крикнул ему Зароно.
— Твое слово проклято, зингарская собака! Я требую слова Валенсо!
Граф еще сохранил какую-то часть своего достоинства. Когда он ответил, голос его, несомненно, все еще внушал уважение.
— Подойди ближе, но смотри, чтобы твои люди остались там, где они есть. В тебя больше не будут стрелять!
— Этого мне достаточно, — тотчас же заверил его Стромбанни. — Какие бы грехи Корзетты ни были на вашей совести, на ваше слово можно положиться.
Он подошел поближе и остановился у ворот. Он усмехнулся Зароно, яростно сверкающему на него глазами.
— Ну, Зароно, — насмешливо произнес он, — теперь у тебя кораблем меньше, чем во время нашей последней встречи. Но вы, зингарцы, никогда не были особенно хорошими моряками.
— Как тебе удалось спастись, ты, мессантийская крыса? — прогремел корсар.
— В паре миль к северу отсюда, находится бухта, защищенная длинной песчаной косой, которая укротила ярость шторма, — ответил Стромбанни. — Я укрылся там, хотя якорь сорвало, но вес «Красной руки» удержал ее вдали от берега.
Зароно мрачно наморщил лоб. Валенсо молчал. Он ничего не знал об этой бухте. Он вообще исследовал только маленький пятачок суши. Страх перед пиктами и необходимость занять работой в форте своих людей, удерживали его от этого.
— Я здесь для того, чтобы заключить с вами договор по обмену, — равнодушно объяснил Стромбанни.
— Нам нечем с тобой меняться, кроме обмена ударами мечей, — пробурчал Зароно.
— Я придерживаюсь другого мнения, — улыбка играла на тонких губах Стромбанни. — Уже достаточно того, что вы убили и ограбили Галакуса, моего Первого Офицера. До сегодняшнего дня я считал, что драгоценности Траникоса находятся у Валенсо. Но если бы это было так, вам не нужно было бы преследовать Галакуса и убивать его, чтобы завладеть его картой.
— Картой? — воскликнул Зароно и пожал плечами.
— Как будто не знаешь! — Стромбанни рассмеялся, но в глазах его сверкала ярость. — Я знаю, что она у вас. Пикты не носят сапог!
— Но… — смущенно начал граф, однако быстро умолк, когда Зароно сделал ему предостерегающий знак.
— Ну, если у нас есть карта, чем тогда ты сможешь нас заинтересовать?
— Впустите меня в форт, — предложил Стромбанни. — Там мы можем спокойно поговорить, — он не ответил на вопрос, хотя люди на платформе палисада хорошо понимали, что пират имеет в виду свой корабль. Этот факт был главным, безразлично, приводил ли он к войне, или к торговле. Безразлично, у кого он был в руках, он имел главенствующее значение. Кто бы ни отплыл на этом корабле, все равно здесь должно было остаться много людей. Все молчащие люди на платформе думали об одном и том же.
— Твои люди останутся там, где они есть, — предупредил Зароно и указал на длинную лодку на берегу, и на корабль, стоящий в бухте на якоре.
— Очень хорошо — но не воображай, что ты можешь взять меня как простофилю. Я требую честного слова Валенсо, что я покину его форт живым, придем ли мы к соглашению, или нет.
— Я даю тебе слово, — заверил его граф.
— Ну, хорошо. Итак, ты сейчас откроешь ворота, потом мы открыто поговорим друг с другом.
Ворота были открыты, потом снова закрыты, предводитель пиратов исчез из виду, люди по обе стороны остались на своих местах, внимательно наблюдая друг за другом: люди за палисадом и люди у лодки, присевшие на корточки, между ними полоса песка и узкая полоска воды между пиратами, находящимися у перил арки с мечами, блестящими на солнце.
На широкой лестнице над банкетным залом, пригнувшись, спрятались Белеза и Тина, незаметные для людей внизу, которые сидели за длинным столом: Валенсо, Гальбро, Зароно и Стромбанни. Кроме них в большом зале не было никого.
Стромбанни выпил свое вино одним глотком и поставил на стол пустой бокал. Он симулировал откровенность выражением искренности, но в глазах его были жестокость и коварство. Он без обиняков перешел к делу.