Ливия даже опешила от такого откровения. В семье ходила шутка, что чем дольше пребывает в ином мире прадедушка Фаррел, тем более совершенным он становится.
— Все дело в том, можешь ли ты жить с его недостатками. Вот в чем вопрос, девонька. Брак — это не костюм, который можно купить в магазине, а потом отнести назад, если дома обнаружила, что он не подходит.
В это время дверь, ведущая в кухню, открылась, и Ливия увидела мать. Мария бросила взгляд на Нону и поспешила укрыться в недрах кухни.
Ливия подавила вздох. С той стороны, стало быть, помощи ждать нечего. И кто это говорил, что семья — это надежный оплот? Про ее семейку такого не скажешь. У них все наоборот. Все только рады принести друг друга в жертву ради собственного спокойствия.
— Второй вопрос — вера, — продолжала свои назидания Нона. — Вы католик? — вдруг обратилась она к Конелу.
— Гм, нет, — промычал тот.
— Он не католик! — Нона выглядела уязвленной до глубины души. — И вы собираетесь жениться на Ливии?
— Я протестант, — почти робко вымолвил Конел, чувствующий, к своему ужасу, что его затягивает в какую-то трясину.
— Какой конфессии? — требовательно вопрошала Нона.
Конел только плечами пожал.
— Никакой конкретно.
Честно говоря, он не был в церкви с мальчишеских лет, когда из приюта их водили поочередно в лютеранскую, методистскую и пресвитерианскую церкви, что были неподалеку. А католиков у них в приюте не было. Они попадали в дом призрения к монашкам на другом конце города.
— Нона, вера — это личное дело каждого человека, — вступилась Ливия.
— Может, и личное, но не в случае, когда хотят войти в мою семью, — непререкаемым тоном заявила старушка, и стало ясно, что ни о какой дискуссии не может быть и речи. — Хотя о чем тут говорить, ты явно без ума от него. Да и из себя он ничего, — скрепя сердце признала Нона. — Пусть примет обращение в католическую веру.
Час от часу не легче, опешила Ливия, бросив быстрый взгляд на Конела. К ее облегчению, он стоял как ни в чем не бывало, похоже, ситуация его даже забавляла.
— Если это послужило на пользу апостолу Павлу, послужит и ему, — убежденно кивнула Нона. — Я переговорю с Джоном.
— Очень мило, — пробормотала Ливия, когда Нона двинулась дальше на поиски новой жертвы во имя совершенствования бытия.
— А кто такой Джон? — спросил Конел.
— Ее младший сын. Он иезуит, десятки лет подвизался в Южной Америке, покуда его не доконала малярия, после чего ему пришлось вернуться в Штаты. Сейчас он преподает в Скрэнтонском университете.
Конел покачал головой.
— Одно я тебе скажу насчет твоей семейки: с ними не соскучишься.
— У меня на сей счет иное мнение, — с облегчением засмеялась Ливия, — но, как бы то ни было, худшее позади. Остальные либо более вежливые, либо более уязвимые, чтобы учить тебя жить.
— Уязвимые?
Ливия бросила на него такой многообещающий взгляд, что его в дрожь бросило. Ах, если б эти обещания сбылись! Тогда он от всей души улыбнется ей. Сбудутся! Этой же ночью! — пообещал он себе. Сегодня они окажутся в одной постели, и ему представится великолепнейшая возможность внести долю реальности в их псевдопомолвку.
— Им известны мои секреты, а мне их, — пояснила она. — Дальше уже будет легче.
Предсказание ее оказалось верным лишь отчасти. Остальные родственники, с которыми встречался Конел, проявляли либо искреннюю радость, либо полную индифферентность. Но и этого оказалось достаточным, чтобы вечер превратился для него в суровое испытание. Прежде всего, надо было запомнить, кого как зовут. От одного числа родственников Ливии голова шла кругом.
Даже появление Билла, мужа Ферн, который, как ожидал Конел, был такой же приветливый, как сама Ферн, разочаровало его. Билл пришел поздно и был явно не в духе. В нем чувствовалась какая-то озабоченность. Время от времени он бросал в сторону жены тревожные взгляды.
Неужели Билл с Ферн достигли того предела в семейной жизни, когда взаимные радости сменяются скукой повседневного существования? Конел невольно поискал глазами Ливию. Она стояла в противоположном конце гостиной и разговаривала с серьезным молодым человеком с небольшой бородкой. Вот уж с Ливией не соскучишься! Она умеет расцветить любую рутину.
Joie de vivre, мелькнуло у него в голове французское выражение. Радость жизни — это о ней.
— Еще пирога, Конел?
Одна из тетушек, имени которой он ни за что бы не припомнил, заметила его пустую тарелку.
— Спасибо, нет, — ответил Конел. — Обед был такой восхитительный, что я больше ни кусочка не могу съесть. Пойду отнесу тарелку на кухню. Женщины готовят — мужчины моют посуду, я так полагаю?
Он уже сделал несколько шагов, как наступившая тишина насторожила его. Совершенно сбитый с толку, Конел невольно посмотрел в сторону Ливии, словно просил помощи.
Она смотрела на него с каким-то странным выражением. Ну что он такого сказал? Опять нарушил какие-то семейные табу?
— Неслыханное дело, — донеслись до него слова дядюшки Исаака. — Подумать только, молодой человек намерен делать женскую работу! Ей-Богу, это против всяких законов естества.
— Не знаю, как насчет естества, но это честно, — попытался защищаться Конел.
— Кто ты такой, чтобы испытывать волю Божию? — грозно вопросил дядюшка Гарри. — Вы, молодежь, вечно пытаетесь жить своим умом.
Конел перехватил лукавый взгляд Ливии. Это несколько ободрило его, словно теперь у них была общая тайна, о которой все это сборище не имело ни малейшего представления. Может, семейке он и не пришелся по душе, но ей он нравится, как и она ему.
Эта мысль поддерживала его весь остаток вечера, который, казалось, никогда не кончится. Однако рано или поздно всему приходит конец. Вечер кончился внезапно: только что все оживленно общались, пытаясь перекричать друг друга, и вдруг стали собирать свои вещички и расходиться.
— У меня такое впечатление, будто все они знают что-то такое, чего я не знаю, — делился Конел своими впечатлениями с Ливией, когда они садились в машину.
Ливия усмехнулась.
— Только развесь уши, и мои дядюшки и тетушки всё тебе изложат во всех подробностях. Послушать их, так им известно все!
Ливия смотрела в окно на мелькающие огни Скрэнтона. Они ехали к Ферн. Ливия была сама не своя: все чувства ее — надежда, ожидание и страх — смешались. Ей страстно хотелось, чтобы этот вечер кончился в объятиях Конела, и в то же время она боялась этого.
Ливия задержала дыхание, когда Конел притормозил за грузовиком зятя. Что толку загадывать слишком далеко, решила она. Пусть все идет как идет, а там посмотрим.
— Заприте за собой дверь, — высунулась из кухни Ферн.
Ливия захлопнула дверь и посмотрела на Конела.
— Пожалуй, нам пора идти наверх, — немного нервничая, сказала она.
— Хорошая идея. Признаться, я малость устал.
Устал? Ливия слегка опешила. Странно слышать такое из уст человека, который жаждал ее целовать. Или Конел заранее извиняется? Чтобы совсем не свихнуться от всего этого, она решила не думать ни о чем, а там будь что будет.
— Можешь сейчас пойти в ванную, — предложила Ливия, решив, что так он первый очутится в постели, пока она закончит свой туалет. А там, если у него нет желания продолжить вечер, он может притвориться спящим, и все разрешится само собой. Во всяком случае, на эту ночь.
Ливия плюхнулась на кровать и молча наблюдала, как Конел доставал из чемодана принадлежности для бритья, необъятных размеров махровый халат и пижамные штаны. Она украдкой посмотрела ему вслед, гадая, как он будет выглядеть в этих красных пижамных штанах. Мускулистый, мощная лепка груди проступает даже под рубашкой, а волосы на груди?.. Сама не зная почему, рисуя его, она всегда щедро украшала его грудь волосами. Ей казалось, что это идет ему.
Из своего чемодана она извлекла бледно-желтый халат и неодобрительно оглядела его. Она покупала халаты не для чужих глаз, а для удобства, но все равно у нее были и соблазнительнее этого. Если б ей в голову пришло, что они остановятся не у матери… Может, оставить несколько пуговичек на груди не застегнутыми? Она нервно закусила губу. Откуда ей знать, что именно Конел понимает под женской привлекательностью и сексуальным поведением?