— Я десять лет играл в основном составе.
— Вот это да! — потирая руки, воскликнул дедушка и поспешил поделиться новостью с родственниками.
Ливия тяжело вздохнула.
— И чего я хлопочу? Я из кожи вон лезу, бьюсь за жизнь, а для дедушки важно только, что я помолвлена с человеком, который по субботам занимался узаконенным нападением.
Конела рассмешил ее гнев.
— Смотри на вещи веселее. Вдруг это поможет им забыть мое вчерашнее заявление, что мужчины должны мыть посуду.
Ливия рассмеялась в ответ.
— Многого хочешь! Боюсь, даже «Нотр Дам» не изгладит из их памяти подобной абракадабры.
— Конел! Дедушка нам сказал. Пошли, научишь нас, как перехватывать пас, — гурьбой ворвалась в гостиную орава двоюродных братьев Ливии.
Конел оторопел. Но вскоре от их горящих глазенок у него потеплело на душе. Впервые его охватило чувство принадлежности к большой семье.
— Пошли, Конел!
Мальчишки хватали его за руки и тащили за собой.
— Только смотрите у меня, чтоб вернули его в такой же хорошей форме! — крикнула им вдогонку Ливия.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Я вижу, ты нашла уютный уголок, милая. — Бабушка Донагер со вздохом опустилась в удобное кресло напротив Ливии. — Уж как я люблю своих внучат, но, надо признаться, подчас они на нервы действуют. Иногда мне кажется, что эти современные родители не вполне понимают, кто должен присматривать за детьми.
— А может, современные родители относятся к этому честнее, чем ваше поколение? — заметила Ливия.
— Может, и так, — улыбнулась бабушка. — Но мы хотя бы знали, где ставить предел. Вот заведешь своих, тогда и поймешь, о чем я говорю.
Был бы шанс, печально подумала про себя Ливия и вспомнила странные вопросы Конела в лесу. Хотя кто знает, может, она все напридумывала. Они прятались от ее двоюродных сестриц, вот он и спросил про детей, между прочим.
— А, вот ты где, Конел! — воскликнула бабушка. — Иди к нам!
Ливия тряхнула головой, чтобы отделаться от обуревавших ее мыслей, и обернулась к Конелу. Тот стоял в дверях. Брюки у него на коленках были вымазаны травой, на бледно-желтой рубашке чернело пятно грязи, а на скуле сиял синяк. Он опустился на диван рядом с ней.
— Что они с тобой сделали? — с негодованием воскликнула Ливия.
— Спокойнее, дорогая, — бросила бабушка.
Но Ливии было не до ее советов. Она провела пальцем по его подбородку.
— Дорогая, мужчины не любят, когда поднимают шум из-за пустяков, — снова вмешалась бабушка.
Как приятно, что она беспокоится за него, вдруг подумал Конел. И хотя понимал, что отчасти ее поведение объясняется ее ролью невесты, он был тронут.
— Да что стряслось? — спросила Ливия.
— Футбол как футбол, с соприкосновением, — объяснил Конел.
— С соприкосновением! Больше похоже на соприкосновение с землей! — хмуро отреагировала Ливия.
Конел подмигнул.
— Посмотрела бы на остальных.
— Мальчишки всегда остаются мальчишками, дорогая, — как ни в чем не бывало изрекла бабушка.
Ну, это ты брось, подумала про себя Ливия, Конел не мальчишка. Он мужчина до мозга костей. Ее взгляд задержался на твердой линии его подбородка.
— Конел, вы мне не говорили, сколько детей вы с Ливией хотите иметь, — утвердительно заявила бабушка Донагер. — Шесть — самое круглое число!
— Шесть! — с нескрываемым изумлением воскликнула Ливия, а Конел похолодел от ужаса. Да разве можно справиться с шестью детьми? Ну, один, ну, от силы двое, но шесть! Бред какой-то!..
— А как они будут ухаживать за тобой, когда состаришься, — гнула свое бабушка.
— Если у меня будет шестеро, до старости я не доживу, — парировала Ливия. — Я бы предпочла более скромные размеры семьи.
— Чепуха! Дети — радость жизни! Ливия была такой очаровашкой! Ты не показывала Конелу свои детские снимки?
— Нет, и не собираюсь, — отрезала Ливия.
— Ну, так я покажу, — с лучезарной улыбкой бросила бабушка. — Ступай наверх и принеси мне синюю коробку. Она в верхнем ящике старинного комода у лестницы.
— Ладно, — вскочила на ноги Ливия, пользуясь возможностью покончить с бабушкиными сентенциями и заодно побыть наедине с Конелом. — Извини, — сказала Ливия и потащила Конела наверх, пока их не высмотрел очередной родственник и не насел с разговорами о футболе, — но другого способа остановить бабушку, коль скоро она села на своего любимого конька, нет. Она иногда хуже Ноны, а этим, сам понимаешь, все сказано.
— Понял, — усмехнулся Конел, — но я не прочь взглянуть на твои детские фотографии.
— Я была такая же, как все. Как ты или кто угодно.
— Про себя ничего не могу сказать, — ответил Конел, — у меня нет детских снимков.
— Прости, — откликнулась сконфуженная Ливия.
— Ерунда.
Каково это, расти и знать, что нет ни одной души, любящей тебя? На мгновение Ливия пережила это чувство одиночества, и ей стало не по себе.
— Нагни голову, — предупредила Ливия Конела, когда они стали подниматься по крутой лестнице на чердак. — А ты хотел когда-нибудь узнать, кто твои родители? — вырвалось у нее как-то нечаянно, и она смутилась от собственной бестактности. Имела ли она право спрашивать?
Конел бросил на нее подозрительный взгляд, не понимая, куда она клонит. Или его сиротство умаляло его в ее глазах? Или она считала, что достойным спутником жизни может быть только человек из так называемой благополучной семьи, как у нее? Но даже если все дело было в этом, он не мог лгать ей. Кому-кому, только не Ливии. Какие бы ни были последствия, для него крайне важно, чтоб между ними все было честно.
— Да нет, — ответил он. — У меня даже такой мысли не возникало.
— Правда? — с сомнением переспросила Ливия, вспоминая виденное как-то ток-шоу, где усыновленные чужими родителями люди с болью говорили о своей потребности знать, кто их настоящие родители, причем это были в основном люди из очень хороших приемных семей. А у Конела никогда не было дома, даже чужого.
— Правда, — повторил Конел. — У меня и желания не было найти их. Они никакого отношения ко мне не имеют.
— Но они же твои родители, — стояла на своем Ливия, не представляя, как можно быть таким бессердечным.
— Что такое родители? Те, кто зачал тебя? Но разве это так? Семья — это общая память, а у меня ничего этого нет. Столкнись я завтра со своей матерью, что я ей скажу? Здравствуй, мама, как ты поживала последние тридцать два года?
— Лично я бы поинтересовалась, почему она оставила меня на чужом крыльце, — пробормотала Ливия.
Конел только плечами пожал.
— Когда был маленьким, я часто представлял себе, как какой-то злодей похитил меня и оставил на пороге сиротского приюта и что мои родители нашли меня. Мы отправляемся домой и живем вместе счастливо.
Ливия представила себе Конела одиноким маленьким мальчиком и содрогнулась от сострадания и гнева на бессердечную женщину, бросившую его. Как можно было сделать такое?
— Само собой, когда подрос и научился контролировать себя, я понял, что просто моя мать попала в ситуацию, из которой не смогла выкрутиться. И сделала единственное, что могла: подбросила меня в приют. Где, сказала твоя бабушка, эти фото?
— Вон там в комоде.
Ливия подошла к комоду и попыталась открыть верхний ящик, но он не поддавался.
— Помочь?
— У меня тоже есть мускулы, — воспротивилась Ливия и что было сил потянула ящик. Он вдруг легко вышел, и от неожиданности она потеряла равновесие.
Конел успел подхватить Ливию, и они вместе повалились на пол, а сверху на них посыпалось содержимое ящика.
— Дело не в мускулах, а в мозгах, — пошутил он, теряя голову от сладкого ощущения близости ее тела. У него перехватило дыхание от цветочного аромата волос, закрывших ему лицо.
Дело не в мозгах, а во мне, думала Ливия. Будь у меня мозги, я бы отодвинулась от него. Рамка фотографии впилась ей в ребро, и она слегка пошевелилась, почувствовав, как его руки крепче обхватили ее. Мгновенный ответ на ее близость. Отлично понимая, что здесь, на чердаке, с дверью нараспашку и сворой кузенов, рыскающих по всему дому и в любую минуту готовых вырасти из-под земли, место не из лучших, она, тем не менее, думала об одном: как заняться с ним любовью.