— Боже милостивый, — пробормотал Конел, потянувшись к Ливии. — Я думал, голенькие младенцы на медвежьей шкуре — это базарный китч.
— Вовсе это не медвежья шкура, а кусок темного бархата, — пробурчала Ливия, завороженная близостью его губ. Чтобы совладать со смущением, она хотела сказать что-то шутливое, но на ум ничего не шло.
— Ты была действительно премилым ребенком, — откомментировал Конел.
— Это как посмотреть, — не согласилась Ливия, будучи не слишком высокого мнения о себе в младенчестве. Ее больше трогало настоящее.
Она чуть повернула голову, и ее губы коснулись его щеки. Щека оказалась грубее, чем она ожидала, щетина слегка оцарапала ее кожу, отчего Ливия вся затрепетала.
— Ты совсем не такой, как я, — прошептала она.
Конел рассмеялся.
— Каково же твое первое открытие, Шерлок? Что грудь у меня плоская и мускулистая, а твоя…
Он вдруг повернулся на бок, не ослабляя, однако, своей хватки, и его левая рука легла на ее правую грудь.
Ливия вся напряглась. Она чувствовала, как твердеют груди. Она облизала пересохшие губы. Веки словно налились свинцом, и никакими силами нельзя было открыть глаза. Они не хотели открываться — чтобы окружающий мир не мешал ей отдаться этому дивному ощущению.
— Чувствуешь? — обволок ее со всех сторон низкий голос Конела.
— Ничего я не чувствую, — пробормотала Ливия.
— Это, наверное, из-за одежды, — сказал он. Его рука скользнула под ее блузку. Пальцы у него были как раскаленное железо и буквально жгли. Она, затаив дыхание, следила за их движением по ее обнаженной коже. Пальцы были жесткие и мозолистые, словно у рабочего, живущего трудом рук своих, а не бизнесмена, работающего головой.
Ливия чуть застонала, когда его рука скользнула выше. Ну, быстрее, мысленно приказывала она, содрогаясь от этих прикосновений.
Наконец его рука добралась до ее чуть прикрытой кружевами груди, и Ливии стало не хватать воздуха, ее словно током ударило. Она вся задрожала, когда его пальцы обхватили сосок.
— Конел… — в голосе ее звучала мольба.
— Не мешай моей научно-исследовательской работе, — пробормотал тот.
— К черту науку! — не в силах больше сдерживаться, вскрикнула Ливия. Извернувшись в его объятиях, она всем телом приникла к нему.
— На ощупь что-то совершенно невероятное, — пробормотал Конел, зажав ноги Ливии между своими.
Его крепкие бедра прижали ее, его мужское естество, восстав, уперлось ей в низ живота. Но не здесь она бы хотела ощущать его. Ей хотелось чувствовать его глубоко внутри. Зарывшись лицом в его шею, она чуть потерлась об нее.
Конел повернулся, сбросив что-то. Ливия услышала глухой стук, но ей было не до того. Ее интересовало сейчас только одно — что Конел не отпускает ее.
— Нет, ты просто потрясающая женщина, — прозвучало у самых ее губ.
— Так поцелуй меня! — Ливия нагнула голову, и их губы встретились. На нее нахлынула волна наслаждения. Она страстно прижалась к его губам, и его рот с готовностью приоткрылся. Уже не думая о том, как он воспримет ее поведение, она прижалась животом к его твердому естеству.
— Ливия! — простонал Конел прерывающимся голосом, от которого она затрепетала еще больше. — Я…
— Эй, вы там! Хватит дурачиться и спускайтесь побыстрее вниз!
Ливия не сразу поняла, что происходит.
— Она не права, — выдохнул Конел. — Какое там дурачиться, я в жизни серьезнее не бывал.
— Бабушка вас заждалась. Не хотите же вы, чтоб она карабкалась наверх? — снова послышался голос.
Это Ферн, наконец кое-как сообразила Ливия.
— Идем, — откликнулась она, с неохотой поднимаясь на ноги. — Мы только… — Она взглянула на Конела и задержала взгляд на свидетельстве его мужской мощи. Из головы все вылетело, и она никак не могла собраться с мыслями.
Смех Ферн легко достиг чердака.
— Я-то сразу сообразила, чем вы там занимаетесь, и сама вызвалась сходить за вами, чтоб бабуля туда не забралась.
— Вы настоящий дипломат, — пробормотал Конел, медленно поднимаясь на ноги и отряхивая чердачную пыль с брюк.
— На то и существуют сестры. Ступайте вниз.
Каблучки Ферн процокали внизу и удалились.
Взбудораженная страстным поцелуем и неожиданным вторжением Ферн, Ливия решила, что лучше ничего не говорить. Она просто стала собирать фотографии, надеясь, что бабушка не доконает ими бедного Конела. В противном случае ей не удастся побыть с ним хоть минутку наедине за весь вечер. Впрочем, одно она знала твердо: все вечера рано или поздно кончаются. Когда они вернутся к Ферн в свою спальню и закроют дверь, ничто их больше не потревожит.
Через пять часов Ливия решила, что, пожалуй, не права. Время, казалось, не движется, а просто проворачивается бесконечными кругами — мучительно медленными, неимоверно скучными. Если бы еще кто-нибудь из мужской половины родственников начал распространяться о том счастье, что она помолвлена с человеком, который действительно играл за «Нотр Дам», она бы завопила или ринулась бы в атаку, игнорируя всякие правила.
И все же в этих разговорах о футболе не одна скука донимала ее. Больше всего ее возмущало то, что ни один из родственников не признавал Конела своим, пока ему не сообщали о том, что Конел Сазерленд когда-то играл в футбол. Все его достойные восхищения качества — тонкий ум, обостренное чувство чести, деловая сметка, умение расположить к себе — полностью игнорировались. Они приняли его только потому, что он когда-то играл в футбол. Это бесило ее, но что тут поделаешь? Пытаться объяснить, что не за то они ценят Конела, было бесполезно.
К окончанию вечера и к моменту возвращения в дом Ферн Ливия была сплошным клубком нервов. Раздражение и сексуальное возбуждение буквально раздирали ее.
— Я первый в ванную, — заорал Бобби, рванувшись к лестнице, как только Билл открыл входную дверь.
— Не забудь заодно помыться, ты весь грязный, — крикнула ему вдогонку Ферн.
— Ерунда, мама. — Бобби остановился на первой ступени. — Грязь чистая. Так у меня в учебнике сказано.
— Только не на моем грязнуле. И не копайся долго. Остальным тоже нужна ванная.
— Когда переедем в Атланту, присмотрим дом с двумя ванными, — нарочито бодрым тоном заявил Билл.
— Чего мелочиться, лучше с тремя, — чтобы как-то разрядить обстановку, пошутил Конел.
— Мне хорошо и в этом доме, и в этом городе, — в сердцах бросила Ферн, и на щеках у нее загорелись яркие пятна.
— Это и так известно! — сорвалось у Билла. — Можно подумать, что ты этот треклятый дом любишь больше меня! Спокойной ночи!
Билл оттолкнул Бобби и стал подниматься наверх. Через минуту дверь в его спальню грохнула так, что весь дом затрясся.
Ферн инстинктивно сделала было шаг за ним, но остановилась, и плечи ее безвольно опустились.
— Простите, — только и сказала она.
— Подумаешь, — Ливия обняла сестру и поцеловала. — С каждым бывает.
— И Конел срывается? — Ферн бросила взгляд на молчаливо стоящего за ними Конела.
— А ты что думала? Помню, как-то у нас полетел компьютер и стер файлы для презентации, которая должна была состояться вечером, а я никак не могла отыскать дискеты с дублями. Так за пару кварталов было слыхать, как он орет, — рассказала Ливия, пытаясь утешить Ферн.
— От твоей системы хранения файлов и святой завопит, — пришел ей на помощь Конел.
— А ты что, святой, дядя Конел? — уставился на него Бобби.
От слова дядя Ливии стало приятно, словно Конел уже был частью их жизни.
— А я думал, всех святых принесли в жертву, — пояснил Бобби, когда ему никто не ответил.
В жертву? Ливия посмотрела на Конела, и ее воображение живо нарисовало картину жертвоприношения Конела. Вот только кому? Наверное, Эросу. В ней все оборвалось от одной только мысли об обнаженном Конеле, распростертом на кровати в ожидании ее.