— То, что мы с тетей Ливией делаем, тебя не касается, — заметил Конел как можно вежливее, с трудом скрывая досаду. Неужели все дети такие настырные? Весь его опыт по части маленьких детей сводился к рассказам его приятелей о последних подвигах своих малолетних отпрысков. В доме, где он рос сам, детей разделяли по возрасту, и он ничего не знал о младших. Если все дети похожи на Бобби… От одной мысли, что его собственный ребенок уставился бы на него таким же ледяным взглядом, у него мороз по коже пробежал.
— Бобби, надень носки. Мы через пять минут выезжаем, — раздался голос Ферн снизу.
Дождавшись, когда Бобби побежит наверх, Ферн повернулась к Конелу:
— Не сердитесь на него. Он из рано развившихся.
Конел постарался сделать лицо непроницаемым, хотя его подмывало сказать Ферн, что если ее сын не прекратит совать свой нос не в свои дела, то он сам проучит его.
— Гм, Конел, будь добр, подожди нас в гостиной, — сказала Ферн и обратилась к Ливии: — Помоги мне вынуть из формы желатиновый салат. Мне никогда не удается извлечь его целым и невредимым.
— Конечно, Ферн. — Ливия понуро последовала за сестрой на кухню: больше всего ей хотелось вернуться к поцелуям.
— Жалко, что твой Конел не любит малышей, — сказала Ферн, вручая Ливии блестящую красную форму.
— Да что ты, он их любит, — автоматически стала защищать Конела Ливия, сама не зная, правда это или нет. Она поверить не могла, что такой замечательный человек, как Конел, мог не любить детей.
— Ему не понравился мой бедняжка Бобби, — стояла на своем Ферн. — Он так мрачно глянул на него, а когда я вмешалась — промолчал.
— Это оттого, что Конел слишком хорошо воспитан, чтобы высказывать свои мысли, — выдумывала на ходу Ливия, подставляя форму под горячую воду. Она ловко выложила желе на приготовленное Ферн блюдо. — Да и можно ли винить его за некоторое раздражение, если незнакомый ребенок за какие-то пять минут дважды вмешивается, когда он целует свою невесту?
— Может быть, — согласилась Ферн. — Честно говоря, совсем забыла, что такое быть первый раз помолвленной. Мы с Биллом только и делали, что обнимались. Подумать только, что… — Она горько вздохнула.
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего. — Ферн произнесла эти слова с такой деланной веселостью, что Ливия не на шутку встревожилась. — Все прекрасно. Это лучший второй класс в моей жизни. Все дети прямо душки. Нет, я никогда не брошу школу! — твердо закончила она.
Ее возбужденность озадачила Ливию.
— А разве ты собиралась?.. — спросила она осторожно.
— Кое-кто думает, что учительские места растут на деревьях! Да ты же сама помнишь, сколько мне пришлось замещать других учителей, прежде чем я получила собственный класс. Целых шесть лет!
— О! — воскликнула Ливия, не понимая, куда клонит Ферн. Может, в школе готовится сокращение? Но если б все дело было в этом, Ферн так бы и сказала.
— Ах, дорогая, посмотри на часы! — вскрикнула Ферн, меняя тему. — Тебе пора к тете Оливии. Надо представить твое сокровище в лучшем виде. Я уж не говорю, что Конелу и самому надо постараться не ударить в грязь лицом.
— Надеюсь, я и сама кое-чего стою, — ввернула Ливия с наигранной бодростью, но это у нее плохо вышло. Да, представлять Конела родственникам — дело нешуточное, особенно старшим, несдержанным на язык.
Несколько расстроенная, она пошла искать Конела.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Почему ты смотришь на меня так, будто у меня вторая голова выросла? — с недоумением спросил Конел.
— Да так, задумалась, — смутилась Ливия. — Скажи-ка мне лучше, у тебя в твоей биографии не затерялось парочки бывших жен? — спросила она полушутя, не желая показать, насколько серьезно ее интересует его прошлое.
Озадаченный неожиданным вопросом, Конел ответил:
— Ни одной. Ты первая, с которой я помолвлен.
Как ни приятно было это слышать, Ливия не поддалась искушению, напомнив себе, что и с ней он не помолвлен. Он всего лишь исполняет договор.
— А как насчет любовницы или ребенка? — продолжала она свой допрос, пытаясь воспользоваться случаем и выяснить все что можно.
К ее удивлению, Конел помрачнел.
— Я еще не стал отцом ни одного ребенка!
— Понятно, — вяло откликнулась Ливия, не понимая причину такой странной реакции и готовая и дальше вести свое дознание. В любой момент могла вернуться Ферн и помешать им, да и Конел, судя по его виду, не был особенно предрасположен к таким вопросам.
— А что ты хочешь знать? — спросил он.
Все и вся, про себя ответила Ливия, а вслух произнесла:
— Я просто пытаюсь найти причины, чтобы как-то объяснить моим родственникам, почему наша помолвка вдруг будет расторгнута. Придется же им что-то говорить. А кое у кого из стариков такие железобетонные понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо…
— Надо полагать, экс-жены и внебрачные дети идут под рубрикой плохого?
— Не говори об этом!
— О чем?
— О внебрачных детях. Можно подумать, что они повинны в легкомысленном отношении их родителей к устоям общества.
От ее искренних слов у Конела потеплело на душе. Значит, она нормально относится к проблеме внебрачных детей.
— Вернемся лучше к нашим проблемам… — продолжила было Ливия, но в этот момент Бобби с грохотом скатился по лестнице и ворвался в гостиную.
— Где мама? — крикнул он.
— На кухне, готовится к отъезду, — ответила Ливия.
— Не хочу ехать. Тетушка Оливия целует меня, а я терпеть этого не могу! Почему бы вам не целовать тетушку Оливию? — обратился он к Конелу. — Вам подавай тетю Ливию.
— Я целую тетю Ливию, потому что именно она моя невеста, а не тетушка Оливия.
— Не вижу разницы, — не унимался мальчик.
Он плюхнулся на диван и, не мигая, уставился на Конела. Тот заерзал от смущения, не зная, что сказать. Что следует говорить шестилетнему мальчишке? Пустые вежливые разговоры здесь не пройдут.
— Ну, пошли, ребятки! — раздался голос Ферн из кухни. — Пора двигать.
Конел с облегчением вскочил на ноги. Неизвестно, что за птица тетушка Оливия, но это уж точно лучше, чем объяснения с Бобби.
Не прошло и пяти минут, как Конел получил возможность убедиться в поспешности этого суждения, как, впрочем, и в том, что он напрасно тратил в детстве время на мечты о большой семье. Реальность, во всяком случае, в воплощении семейства Ливии, явила ему, увы, одни тернии.
Первый намек на то, что не все в этой семейке окончили институт благородных девиц, Конел получил, даже не успев переступить порог дома тетушки Оливии. Один из четырех пожилых мужчин, сидевших на крыльце, оглядел его сквозь клубы голубоватого дыма своей зловонной сигары и изрек:
— Так это и есть твой суженый, Ливия? Такой верзила через несколько лет здорово разжиреет, попомни мое слово.
— Конел, вот этот тактичный джентльмен — мой дядюшка Шамус. А с ним восседают дядюшка Гарри, дядюшка Лео и дядюшка Исаак. А это Конел Сазерленд.
Она с видом собственницы положила руку на плечо Конела, но, почувствовав крепость его мускулов, тут же забыла, что хотела сказать дальше. Как же он хорош, витала она в облаках. Вот это ручищи так ручищи, каков же он весь? Голый, как Адам? Она вспомнила большую двуспальную кровать, ожидающую их в доме Ферн, и вся зарделась. Интересно, Конел спит в пижаме? А если нет, и он ничего с собой не взял, не рассчитывая делить с кем-нибудь комнату… Она покраснела еще сильнее.
— Вы только посмотрите! — ухмыльнулся дядюшка Гарри. — Судя по ее виду, это любовь так любовь!
— А зачем иначе обручаться? — парировала Ливия.
— Как — зачем? Тысяча причин! — Дядюшка Лео внимательно посмотрел на ее талию и вдруг перевел взгляд на Конела. — Вы не делали с ней, что не положено?
Ливия поморщилась.
— Полегче, Лео! — вступил дядюшка Гарри. — Парень женится на Ливии, а раз он ей подходит, чего тебе еще надо?
— Очень подходит! — горячо проговорила Ливия. — Я о таком мечтала. Конел совершенен.