Закончить ему не удалось, потому что в этот момент Марк проглотил свой напиток, поперхнулся им и мучительно закашлялся.
— Что?! — кое-как отдышавшись, чуть не заорал он. — Ты сказал Десмонд?! Ты имеешь в виду ту самую Десмонд?!
— Да, Марки, ту самую. И не кричи так. Всем вовсе не обязательно знать, о чем мы с тобой разговариваем, — попытался успокоить его Эд.
— Да чихать я хотел на всех, — раздраженно ответил Стэтсон, хотя тон все же немного понизил. — Повтори-ка еще раз, что ты сказал, Эдди. Наверное, я ослышался.
— Не дури, Марки, ты отлично знаешь, что не ослышался. Дело Десмонд попало ко мне три недели назад. И с тех пор меня не покидает дурное чувство.
— А оно и не должно тебя покидать, — сурово сообщил ему друг. — Не забывай, приятель, что ты получаешь деньги за то, что защищаешь убийцу. Так с какой, скажи на милость, стати ты должен хорошо себя чувствовать?
— Во-первых, я не получаю денег за защиту убийц. Ты прекрасно знаешь, что, пока суд присяжных не признал гражданина убийцей, он таковым не является. И мое дело — добиться для него справедливости. Не оправдания, заметь, а справедливости! Это большая разница. И я никогда не прошу и не добиваюсь оправдания, если знаю, что мой клиент виновен. Я борюсь лишь за то, чтобы приговор соответствовал тяжести содеянного.
— Да брось ты, Эдди, не начинай все снова. Мы с тобой обсуждали это миллион раз.
— Вот именно, дорогой мой. И не забывай, что любой — да-да, именно любой — может оказаться в подобной ситуации.
— Послушай, полиция прекрасно знает свое дело. Твоя малютка Десмонд убила своего мужа. Я убежден в этом. Абсолютно. И не собираюсь даже пальцем пошевельнуть, чтобы она вышла из этой передряги безнаказанной, да еще и с кучей его долларов. Ясно? — Стэтсон с силой ударил кулаком по стойке.
— Нет, Марки, не ясно. И позволь, как бы мне ни было неприятно, напомнить тебе о том, что ты мне кое-чем обязан.
— Помню.
— Так вот, я считаю, что пришло время расплатиться. И я прошу тебя всего-навсего взглянуть беспристрастно на материалы расследования. Беспристрастно!
Детектив нахмурился.
— Не думал я, Эдди, что ты захочешь меня впутать в такое грязное дело. Все же мы с тобой друзья. Давние. Помочь убийце избежать наказания… — Он вздохнул, покачал головой. — Не ожидал, парень, не ожидал…
— Ну все, довольно! — взорвался Эд. — Я не просил тебя ни о чем подобном. И тебе уже давно следовало бы знать меня лучше. У меня в отличие от многих моих коллег не только остро развито чувство профессиональной этики, но и, кроме того, элементарной человеческой порядочности. Я бы никогда не обратился к тебе, моему лучшему другу, и не попросил помощи, если бы не был твердо убежден в ее невиновности. Ты хоть в этом-то отдаешь себе отчет, а, мистер Крутой? Или полагаешь, что я уже давно превратился в продажного и беспринципного юриста, отвечающего твоим представлениям? И что вытянул тебя из той несчастной истории, куда ты влип по глупости и доверчивости, из-за своей продажности и беспринципности, а не потому, что верил в тебя, своего друга? Так, что ли, мистер Неподкупная Добродетель?..
— Да ладно, Эдди, брось, будет тебе, — прервал его Стэтсон. — Ты же знаешь, что я так не думаю. Знаешь ведь?
— Нет, не знаю! — горячо возразил Бернштейн. — Потому что ты подозреваешь меня в гнусности и нечестности. Потому что считаешь способным ради нескольких тысяч втянуть тебя в кучу дерьма. Да-да, именно так, мистер Правдолюбец.
— Довольно, Эдди, не устраивай сцен, на нас уже смотрят, — попытался угомонить разошедшегося друга Марк, но это было не так-то просто.
— Да плевать мне, что на нас смотрят! Это ты заботься о мнении окружающих. Это ведь ты готов предать старую дружбу и смешать меня с помоями, а не наоборот!
— Прости, Эдди, ну, прости, дорогой ты мой. — Марк положил свою огромную ручищу на узкое плечо адвоката и притянул к себе, едва не раздавив в медвежьем объятии. — Не прав был, признаю. Не думаю я так о тебе, сам же знаешь.
Бернштейн едва с табурета не свалился от неожиданности. Уж кто-кто, а Стэтсон в жизни никогда ни перед кем не извинялся. Видно, почувствовал-таки, как сильно обидел его.
Вроде бы за более чем десятилетнюю практику можно было бы привыкнуть к тому, что все за пределами профессионального круга относятся к нему и его занятию с нескрываемым презрением. Эду последнее время даже начало казаться, что он и привык, но не тут-то было. Скорее просто научился не слышать эти «лестные» отзывы. Но сегодняшнее обвинение. О, оно показалось совершенно нестерпимым, потому что исходило из уст старого друга.