Фроловский первый услышал незнакомый специфический запах. Он насторожился, несколько раз сильно вдохнул в себя воздух и, передав управление второму пилоту, вышел из кабины.
Недалеко от входной двери он увидел небольшой предательский язычок пламени.
– Гасить огонь! – крикнул он на весь самолёт.
Прибежали радист и бортмеханик.
– Немедленно гасите! Я иду к штурвалу.
Фроловский понимал, что в эту минуту он должен быть за штурвалом. Погасить жидкость очень трудно. Нужно приземлиться. И он стал рассматривать местность для посадки самолёта.
Но, увы, кругом был лес!
Запах горящей жидкости становился всё сильнее, всё нестерпимее. Не оглядываясь, Фроловский понимал, что там, в кабине, уже появилось пламя.
Около бутылей боролись с огнём радист и бортмеханик. Всё, чем они располагали – брезент, пилотские куртки, – было использовано для того, чтобы потушить огонь. Но пламя ещё больше повысило температуру, и ещё из одной бутыли вылетела пробка.
Самолёт заливала горящая жидкость. Радист и бортмеханик, задыхаясь от гари и не чувствуя ожогов, прихлопывали горящие места. Фроловский почувствовал, как самолёт завибрировал…
Кто первый нашёл правильный выход, не смогли потом даже установит. Возможно, что мысль эта одновременно родилась и у бортмеханика и у радиста.
Бортмеханик открыл дверь, и радист мгновенно вытолкнул ящик с лопнувшей бутылью, за ним второй.
Прожжёнными тряпками они стали гасить оставшуюся жидкость. На последнюю горящую струйку бортмеханик навалился своим телом.
Всё это длилось шесть – восемь минут. Восемь минут, в течение которых были проверены самоотверженность, выдержка и находчивость советских людей.
В Новгород самолёт пришёл своевременно, и тут же бутыли с противотанковой жидкостью были погружены на грузовые машины и отправлены на передовую линию.
Вражеские танки наступали. Надо было их остановить!
Командир корабля Фроловский и весь его экипаж неожиданно были освобождены от очередного полёта. Команде предложили отдохнуть. Двух лётчиков, бортмеханика и радиста поместили в хорошие комнаты, установили твёрдый режим, обеспечили питанием. Врач осматривал их ежедневно. Всё было как в лучшем санатории.
Отдых экипажу пришёлся кстати. Теперь, во время войны, приходилось летать и днём и ночью. Редко когда высыпались.
На третьи сутки отдыха Фроловского вызвал к себе маршал авиации. .
– Ну как, отдохнули? – спросил он Фроловского.
– Спасибо, товарищ маршал. Хорошо отдохнули. Фроловский навытяжку стоял перед маршалом. Плотная фигура, свежий цвет лица, голубые, немного смеющиеся глаза говорили о здоровье и бодрости лётчика.
– Ну, а теперь вы должны выполнить серьёзное задание, – сказал маршал. – Партизанский отряд захватил в плен гитлеровского генерала. Надо доставить этого генерала в Москву живым и невредимым. Он может дать очень полезные сведения нашему командованию. Вылетайте завтра!
Это было в 1943 году. Партизанский отряд, куда предстояло лететь, находился в Брянских лесах, за двести километров от линии фронта. Фроловский собрал данные о местонахождении отряда, проложил на карте точный маршрут и вместе с бортмехаником тщательно проверил техническую подготовку самолёта.
Вылетели, когда начало смеркаться, и линию фронта пересекли в полной темноте. Но только прошли опасную зону, как 'самолёт был атакован фашистским истребителем. Фроловский резко снизил машину и пошёл бреющим полётом. Истребитель шёл наверху и обстреливал. Спускаться ниже и атаковать он не решился: видимо, боялся врезаться в землю. Да и обстреливал он наугад: в ночной темноте, на фоне тёмного леса, большой транспортный самолёт был невидим. А когда Фроловский сошёл влево со своего курса, фашист и совсем потерял его из виду.
Минут через десять Фроловский снова направил машину по своему курсу, к цели.
Условные партизанские костры на окраине леса он обнаружил сразу. Но когда лётчик сделал круг, приглядываясь к месту старта, из леса по самолёту открылась бешеная стрельба.
«Что за история?» – с тревогой подумал Фроловский. В Москве ему сказали, что противник находится за двадцать километров от партизанского отряда.
– Садись! – сказал второй пилот, как бы читая мысли командира. – Это фашисты стреляют. А костры свои, партизанские.
Фроловский пошёл на посадку. Колёса коснулись земли, и самолёт затрясло на каких-то ухабах – он начал вибрировать и дёргаться. Наконец машина остановилась, и лётчик выключил моторы.
К самолёту бежали партизаны.
Когда Фроловский вышел из самолёта, командир партизанского отряда сказал:
– Нельзя терять ни минуты: гитлеровцы подошли вплотную, их не менее десяти тысяч. Полчаса мы ещё можем продержаться – не больше. Они увидели самолёт и сейчас пойдут в новую атаку.
– Сажайте генерала в машину и раненых давайте, – ответил Фроловский. – Я только посмотрю, как взлететь.
– Площадка-то у нас плохая! – сказал извиняющимся тоном командир. – Не удалось найти другую.
Фроловский пошёл, спотыкаясь на каждом шагу. «Ну и площадка! Тут только танкам ходить!» – подумал он. Это было вспаханное поле, пересечённое глубокими, рассчитанными на сток воды бороздами. Фроловский сажал самолёт поперёк борозд. Сейчас он убедился, что взлетать придётся так же. Если идти вдоль борозд, места для разбега не хватит.
Начался ураганный обстрел. Снаряды рвались совсем близко от самолёта.
Подбежал механик:
– Товарищ командир, нас торопят!
– Иду!
Самолёт был переполнен. Раненые, женщины и дети заняли не только сиденья, но и весь пол в проходе. Пробираясь в пилотскую кабину, Фроловский взглянул на немецкого генерала и встретил полные злобы и страха глаза.
«Чего он боится – смерти или плена?» – подумал лётчик.
Ждать ответа на этот вопрос пришлось недолго. Когда самолёт взлетел и гитлеровцы открыли огонь, генерал, закрыв голову руками, закричал. Раненые и женщины с презрением смотрели на него.
При взлёте Фроловский не включил фары. Фашисты не видели самолёта, им был слышен только гул моторов, и они сосредоточили огонь по звуку. Но ни одна пуля в самолёт не попала.
Недалеко от линии фронта самолёт снова был атакован «мессершмиттом». Фроловский снизился, на время сошёл со своего курса и этим избежал опасности.
Когда самолёт шёл уже над своей территорией, лётчик, с облегчением вздохнув, сказал второму пилоту:
– Теперь мы в безопасности. Видал, как они за генерала бились! Я уверен, что истребитель специально нас поджидал. – И добавил, обратившись к бортмеханику: – Посмотри-ка, как «его благородие» себя чувствует!
– Ходил, смотрел. Улыбается. Доволен, что опасность миновала.
– Вот это гусь!
На аэродроме с тревогой ждали Фроловского. Большая группа людей стояла на поле, с беспокойством оглядывая предрассветный горизонт. Уже два с половиной часа не было связи с самолётом. Откуда им было знать, что при посадке на 'ухабистом поле радиостанция на самолёте вышла из строя!..
Приземлившись, Фроловский вышел из машины и отрапортовал командиру отряда:
– Задание выполнено!
Командир обнял его и крепко расцеловал.
В тылу врага
Самолёт, загруженный оружием и снарядами, летел в партизанский отряд. До цели оставалось около ста километров.
Казалось, самое опасное было позади. На большой высоте, скрываясь за облаками, самолёт прошёл линию фронта и, не снижаясь, мчался дальше. Неожиданно из облаков вынырнул вражеский истребитель. Мгновение – ив самолёте раздался страшный треск, пламя охватило плоскость, а через две-три секунды огонь запылал внутри самолёта.
Фроловский не выпустил из рук штурвала, но машина оказалась неуправляемой.
– Горим! – крикнул подбежавший бортмеханик Москаленко.
– Взять парашюты и прыгать! – скомандовал Фроловский.
Приказ был принят. Члены экипажа быстро пристегнули парашюты к лямкам.
Лямки были надеты ещё перед вылетом, на земле, а парашюты у всех были под руками: у радиста, бортмеханика и стрелка – около рабочего места, а лётчики на них сидели. Надеть парашют, иначе говоря – пристегнуть карабины лямок к кольцам парашюта, было делом одной-двух секунд.