Пилотская опустела.
Неуправляемая машина мчалась к земле. Для спасения людей оставались секунды.
Фроловский надел парашют. «Кажется, они выбросились. Пора и мне», – подумал он. Машина уже пылала, но лётчик не замечал ни огня, ни дыма.
Вдруг вбежал бортмеханик Москаленко:
– Командир! Все выбросились!
– А ты?..
Фроловский понял, что Москаленко не хотел оставлять его одного.
– Прыгай немедленно, я за тобой! – крикнул он.
Пылающая машина перешла в полное пикирование, развив бешеную скорость.
Позже Фроловский даже вспомнить не мог, сам он выбросился из машины или его вытолкнуло взрывом. На какой-то миг он забыл о парашюте, потом дёрнул кольцо, парашют раскрылся, и через несколько секунд лётчик был на земле.
Метрах в ста упал горящий самолёт. «Сейчас начнут рваться снаряды», – подумал Фроловский. Он быстро отстегнул парашют и побежал прочь от машины. Позади раздался грохот – взрывы снарядов потрясли воздух. Потом всё стихло.
Фроловский шёл напрямик по полю. Колосья высокой ржи хлестали его по лицу и рукам, но он не замечал этого. Лётчик шёл в том направлении, где, по его расчёту, приземлились товарищи.
Наступила ночь. Небо мирно светилось звёздами, и ничто, кроме догоравшего самолёта, не напоминало о только что происшедшей катастрофе.
Фроловский шёл долго: полчаса, час. Потом остановился, приложил ко рту согнутую рупором руку и крикнул:
– Кто здесь есть?
Затаив дыхание прислушался, надеясь, что кто-нибудь из товарищей отзовётся. Крикнул ещё раз… Всё было тихо.
Фроловский сел на землю. И тут только почувствовал страшную боль от ожогов – горело лицо и в особенности руки. Острая боль вдруг пронизала ногу. «Растяжение», – решил он.
Лётчик попытался собраться с мыслями. Как же всё это случилось? Что делать теперь одному, в тылу врага, обожжённому, с больной ногой?
Лишь четыре дня назад он летал к окружённым партизанам и из-под носа у врага вывез раненых и взятого партизанами в плен немецкого генерала. Каким он тогда был счастливым! Как горячо поздравляли его товарищи с успешным выполнением задания!
В это.время в Москве, на аэродроме, лётчики готовились к встрече Фроловского. Только что по радио было объявлено о присвоении Фроловскому Семёну Алексеевичу звания Героя Советского Союза.
– Случилось же ему именно в эту ночь улететь! – сетовали друзья.
– Ничего, часа через два вернётся. Дождёмся его и поздравим, – сказал командир звена.
Буфет в аэропорте был уже закрыт. Лётчики побежали на квартиры и, возвращаясь, выкладывали из карманов свёртки с консервами, свежими огурцами и помидорами, хлебом и вином. К двум часам ночи в комнате лётчиков стол был накрыт. Заранее обсудили, как встретят товарища, какой тост кто скажет. Но Фроловский всё не прилетал. Командир отряда мрачный вернулся из диспетчерской:
– Радиосвязи с самолётом нет!
– Ничего! Что-нибудь с радиостанцией случилось. Скоро прилетит.
Но Фроловский не прилетал. Его ждали час, два, три…
Если к рассчитанному времени самолёт не приходит, значит, случилось что-то плохое.
Друзья разошлись, когда было совсем светло.
А Фроловский, волоча больную ногу, шёл по полю. Он был уверен, что находится в Брянском районе и что здесь, вблизи фронта, много гитлеровцев. Впереди на фоне тёмного неба показались силуэты деревенских домиков. Фроловский обрадовался и пошёл быстрее. У крайней хаты остановился, минуту прислушался и поднял руку, чтобы постучать, но тут же раздумал и повернул обратно в поле, решив сначала понаблюдать за деревней. Когда стал пробиваться рассвет, он нашёл себе убежище в высокой и густой ржи. Деревня стояла на пригорке, в полукилометре, и наблюдать было удобно.
Тело горело от ожогов, нога распухла. Страшно хотелось пить, но вода – в деревне, а идти туда опасно. И реки не видно.
Утром со своего наблюдательного пункта Фроловский увидел сновавших по деревне фашистов. Он надеялся, что кто-нибудь из крестьян пойдёт в его сторону. Но тщетно! Время покоса ещё не наступило. Идти наугад Фроловский не решался: его обожжённое лицо, прогоревшая до дыр одежда явятся слишком очевидной уликой. Да и трудно было идти: нога распухла и очень болела.
Четверо суток просидел лётчик в поле. В первый день его мучила жажда, на второй – и жажда и голод. А потом как-то всё притупилось. Не проходила только боль от ожогов.
Наконец он понял, что нельзя больше сидеть. Силы оставляли его, и он боялся, что скоро совсем не сможет двигаться.
Сначала Фроловский решил сделать разведку, осмотреться, выяснить, где дорога, и потом, уже ночью, идти на восток, к линии фронта, чтобы перебраться к своим. То ползком, то пригибаясь, он направился в сторону от деревни. Вскоре он увидел тропинку, которая тянулась среди поля, засеянного рожью. Фроловский присел отдохнуть и вдруг услышал шаги. По тропинке шла женщина, шла в его сторону. Одета она была по-деревенски: чёрная юбка в сборах, белая в полоску кофточка и белый платок не голове. Фроловский отпрянул назад и притаился. Но когда женщина поравнялась с ним, он тихонько позвал:
– Остановитесь, пожалуйста…
– Ой! – испуганно вскрикнула крестьянка. – Кто тут?
Фроловский приподнялся:
– Здравствуйте.
– Ох, мамыньки! Да откуда же ты такой?
Небритый, оборванный, грязный, с волдырями от ожогов на лице, лётчик и на самом деле был страшен.
– Скажите, где проходит шоссейная дорога? – спросил Фроловский.
Чтобы не нарваться на врагов, ему надо было обойти шоссе, которое, как он понимал, сильно охранялось.
Оглядевшись по сторонам – нет ли кого? – крестьянка ответила:
– Дорога версты за три отсюда, вон там! – и показала рукой на восток.
– А нет ли у тебя хлебушка?
– Ох, болезный мой, ни крошки с собой!
– Принеси мне… Можешь? И попить водички принеси.
– Ты кто же будешь-то?
– Советский я, тётенька. Лётчик.
– Если правду говоришь, хорошо. Фашисты-то моего сына убили. Партизанил он.
Женщина заплакала, но потом спохватилась, вытерла фартуком глаза и сказала:
– Что это я тебе на свою беду жалуюсь! Вон ты сам-то какой! Погоди, приду ночью и бабу одну приведу. Она знает, где партизаны. Только, ради господа, не сгуби ты меня! Ещё двое детей малых у меня.
– Что ты! Да разве я тебя подведу?
– Ну, приду я. Потерпи до ночи.
Когда стемнело, Фроловский перешёл на другую сторону межи и стал ждать. Вскоре показались силуэты двух женщин. Они остановились там, где лётчик днём встретился с одной из них. Постояли, тихо переговариваясь минутку, другую, потом Фроловский услышал:
– Малый, а малый, где ты?
Он вышел на межу:
– Здесь я.
Женщины подошли.
– Вот этот самый, – сказала та, которая утром разговаривала с Фроловским.
Новую знакомую как будто совсем не удивил вид лётчика, хотя ночью он выглядел ещё страшнее. Вытаскивая из кошёлки крынку, она спокойно сказала:
– Здравствуйте. Принесла вам молока и хлеба. Кушайте на здоровье. А ты, Дарья, погляди, нейдёт ли кто сюда.
Они остались вдвоём.
Фроловский взял крынку с молоком и с жадностью прильнул к ней.
– А вас разыскивают, – так же спокойно сказала женщина.
Фроловский вздрогнул и оторвался от крынки.
– Не пугайся. Про немцев-то я не знаю, ищут они или нет. Меня верные люди спрашивали, не видал ли кто лётчиков. Самолёт-то Недалеко отсюда сгорел. Ну, мне как Дарья про тебя рассказала, я сразу догадалась, что ты лётчик.
– А кто это спрашивал?
– Партизаны. Пойдём сейчас со мной. Я тебя укрою, а партизанам подам весть.
– Я лучше тут побуду. Да и вы можете из-за меня в беду попасть, – ответил Фроловский.
– Эх, милый, я уже два года над пропастью хожу! Пока бог миловал.
– Как вас зовут-то? – осведомился Фроловский.
– Александра, а по батюшке Степановна. Ну, пойдёшь?
– Что ж, пойду.
Осторожно, через огороды, Александра Степановна привела Фроловского в свой дом. В сенях поставила лестницу и сказала:
– Полезай на чердак. Постель я тебе там приготовила. Возьми вот спички, посветишь себе. А на рассвете приду.
Ранним утром она пришла на чердак. Фроловский сразу проснулся.
– Не спишь? Давай лечиться.