Он обнял меня за плечи и засмеялся.
— Эх ты, книжная душа!
В сущности, я отлично знал, что это он книжная душа, а не я, но промолчал. Увидел жнецов и выскочил из автобуса! Это ли не доказательство поэтического, книжного восприятия общественных явлений! Я бы никогда в жизни не позволил себе такого литературного жеста.
— Так или иначе, но здесь тебе будет скучно, — сказал я.
— Скучно? — Он наклонился, поднял с дороги камешек, замахнулся, и камешек просвистел в воздухе. — Слушай! Я так думаю: скучать могут только пропащие люди. Мало ли дел? Пойду, например, в бухгалтерию и буду на арифмометре трудодни подсчитывать. Или в библиотеку заберусь — порядок наводить. Я еще с прошлого лета помню, что там творится! Как так — будет скучно? Глупости!
«Какой романтик! — думал я про себя. — Все мечется, бросается из стороны в сторону, а что толку? Один шум. Беспокойная, поэтическая душа. Как будто учетчица в кооперативном хозяйстве без него трудодни не подсчитает. А в библиотеке есть библиотекарь. Что ты лезешь, куда тебя не просят? Другое дело, если бы сказали: нам нужны помощники. Тогда и я бы пошел».
Так я думал, но возражать Радану не стал. Я вообще не люблю возражать. Уже тогда я был человеком уравновешенным и спокойным. Шагая рядом с приятелем, я поглядывал по сторонам: не видно ли где-нибудь Теменужки с ее двумя козами. Я был уверен, что она очень обрадуется, когда увидит меня.
— А знаешь, что самое интересное? — спросил меня Радан.
Я попытался угадать, что для него самое интересное, и тут же отказался от этой попытки. Он интересовался всем. Мне пришлось бы перечислять не меньше тысячи разных вещей.
— На днях сюда приезжает геологическая экспедиция. Понял? Со мной в автобусе ехали двое инженеров с медного рудника. Я от них узнал.
— Это хорошо, — сказал я. — Будут искать новые месторождения. А ты-то что волнуешься?
— Как — что? — Он так и уставился на меня. — Ты еще спрашиваешь? Чудак! Пойду к начальнику экспедиции и попрошусь в подсобные рабочие. Знаешь, как интересно в исследовательской экспедиции участвовать? Воду буду носить, грязь с инструмента счищать, все что угодно делать, на все согласен. Эх, только бы взяли!
Я слушал его и думал: «Вот он любой ценой хочет стать геологом. А я? Куда мне поступать на будущий год? На юридический? Но как же я поступлю на юридический, если я не испытываю никакого влечения к этим наукам? И правда, куда же мне идти, кем я стану?» Я посмотрел на приятеля и первый раз в жизни ему позавидовал.
Мы шли по узкой тропинке, петлявшей в кустарнике. Слева за глубоким, с обрывистыми берегами оврагом начинался бесконечный мрачный лес. А перед нами поднималась плешивая макушка низкого холма, заросшего орешником, ежевикой и папоротником.
И здесь, на повороте, мы встретились с Теменужкой.
Как описать вам эту встречу? Если бы я не был человеком сухим и прозаическим, я тронул бы ваши сердца какими-нибудь лирическими словами. Я знаю эти слова, но мне не пристало заниматься поэтическими излияниями.
Увидев нас, она остановилась. Остановились и две ее козы. В одной руке она держала тонкую веточку, в другой — корзинку из ивовых прутьев. Волосы она украсила ромашками, и это очень шло к ее смуглому личику, белой блузке и к ее глазам, усеянным золотыми точечками.
Несколько секунд мы стояли молча и смотрели друг на друга.
— Это что ж, Теменужка? — завопил Радан. Он уперся руками в бока и от удивления прищелкнул языком. — Ты смотри-ка, смотри! Какая красавица выросла, ух ты!
И я увидел, как он подошел к ней и самым бесцеремонным образом вытащил у нее из волос одну ромашку. Да, да, он так и сделал, а потом воткнул цветок в петельку своей выгоревшей рубашки.
В этом проявилась его поэтическая натура, и я не должен был на него сердиться. Да к тому же мы были приятелями, сидели с ним на одной парте.
— Ну, здравствуй, — сказал он девушке, залившейся горячей краской. — А эти две красотки — твои?
— Мои, — прошептала Теменужка.
Он наклонился, пощупал вымя у одной из коз, как будто был знатоком в этих делах, и покачал головой.
— Полно молока, — сказал он. — Браво! Скажи баю Димо, что сегодня вечером я приду к нему в гости. Мисочку молока выдашь?
— Почему же нет? — засмеялась Теменужка.
— Тогда давай свою корзинку и пошли.
Я стоял в стороне. Я был уверен, что она мне улыбнется. Но она прошла мимо, даже не взглянув на меня. Наклонив голову, с улыбкой, притаившейся в уголках губ, она внимательно слушала болтовню Радана.
Я пошел за ними.
Не знаю, что со мной случилось, но с того дня я как будто потерял аппетит, а вечерами долго вертелся в постели и засыпал только к полуночи. Должен вам сказать, что я никогда не испытывал влечения к астрономической науке, но в эти ночи я терпеливо всматривался в небо, глядел на звезды, разыскивал знакомые мне по названиям созвездия и не замечал, как пролетают ночные часы. В библиотеке я нашел популярную книгу по астрономии и, чтобы спокойно читать ее, перебрался в ту часть чердака, где, как я вам уже говорил, была ссыпана прошлогодняя кукуруза. Здесь пахло сухими початками, мышами и пылью, свет проникал только в узкие щели между досками фронтона, но зато было уютно и никто не мог меня там увидеть. Я раздобыл циркуль, линейку, цветные карандаши и усердно вычерчивал карту звездного неба. И думал: вот сегодня вечером она будет доставать воду из колодца и увидит меня, непременно меня увидит. Я буду расхаживать у плетня, погруженный в размышления, а она спросит: «Что ты сегодня делал? Почему ты не пошел к Оброчищу? Я целый день была одна со своими козами». — «О, — скажу я и устало приглажу волосы. — Я только что кончил звездную карту. Звездную карту северного полушария. Это отняло у меня все время». Она посмотрит на меня, и в глазах ее сверкнет восхищение. Посмотрит и скажет: «На небе много звезд. Какая из них самая прекрасная?» А я усмехнусь: «Выбери себе одну, и она будет прелестнее всех!»