Таинственная подмена схемы только усилила это предчувствие. Но каким бы сильным оно ни было, оно все же не могло толкнуть Андрея на последний необдуманный шаг. Он был не из тех игроков, которые, как сумасшедшие, мчатся за мячом и вслепую кидаются на ворота противника. Он играл обдуманно, хорошо рассчитывая каждый свой шаг на поле.
И спокойно все проанализировав, он пришел к следующему выводу. Он выберет день и, несмотря ни на что, не говоря ничего парторгу и не спросив разрешения у Вылю Власева, пойдет на юго-запад. Что может случиться? Последствия могут быть и хорошие и плохие, а при сложившихся условиях плохое может проявиться двояко: или утрата партийного билета, или преждевременная смерть. И этим двум возможным последствиям со знаком «минус» впереди противостояло одно с плюсом — берилл...
Я думаю так: если бы Андрей был от природы вполне положительным, здравомыслящим и уравновешенным человеком, он поднял бы руки вверх, он обуздал бы, хотя бы временно, свою берилловую манию. Перед цифрами и богами преклоняют колени, не правда ли? А вы видели результаты его подсчетов: на два отрицательных знака — один положительный. На два — один! Любой благоразумный человек не захотел бы ставить на карту даже свой носовой платок, когда шансы столь очевидно ничтожны: на два — один.
А вы увидите дальше, что Андрей не отказался от игры и поставил на карту даже свой партийный билет и свою молодую жизнь. Такого человека я не могу считать положительным, какие бы чувства я к нему ни испытывал. Вы, вероятно, уже поняли, что я уважаю только рассудительных и уравновешенных людей. Может быть, потому, что я сам весьма рассудителен и весьма уравновешен. К сожалению, Андрей не был таким человеком. Действуя в нападении своей команды, он был спокойным игроком — тут ничего не скажешь. Но в жизни, как вы скоро увидите, он оказался пленником одной, я бы сказал, безумной страсти. Я говорю «безумной», потому что объект этой страсти — камни. Да, камни, представьте себе... Правда, когда я хожу на экскурсии, я тоже собираю разноцветные блестящие камешки и радуюсь, если нахожу их, и кладу их в карман. Дома у меня есть коробочка со стеклянной крышкой; она лежит на видном месте на верхней полке этажерки, и в ней хранятся чудесные камешки. Прозрачные, как капля росы, красные, словно обагренные кровью, синеватые, как сумерки в поле... Я перебираю их, любуясь ими, они вызывают у меня всякие воспоминания, заставляют улыбаться, когда мне грустно, и тихонько мечтать о разных разностях...
Но я не романтик, вы, наверное, это поняли. Ни за что на свете я не стал бы рисковать жизнью из-за неодушевленного предмета. А страсть к «камням», как вы, вероятно, сами знаете, многих приводила к гибельному концу...
Но вернемся к Андрею.
Усевшись в стороне от шоссе, он все думал и думал, как ему выбраться из заколдованного круга, в который загнал его невидимый враг. Две силы боролись в нем, стремясь взять верх и подчинить себе его поведение. Страсть к камням посылала к черту мещанское благоразумие, звала к быстрым действиям, толкала на самый безрассудный риск. Но и разум не отступал — он тоже ухитрился занять выгодные позиции. Разум делал вид, что он ничего не имеет против камней, но постоянно напоминал ему о разных неприятных вещах, которые на него обрушатся, если он, Андрей, плюнув на все, отправится искать эти камни...
«Буду искать, но искать по-умному!» — решил Андрей, которому надоел этот гамлетовский спор.
Он собирался уже подниматься, когда услышал вблизи шаги. Это были легкие шаги, не похожие на мужские.
— Еле тебя догнала! — улыбнулась ему лаборантка, тяжело переводя дыхание. — Сразу видно — центр нападения: все вперед и вперед! Я думала, у меня разрыв сердца будет от усталости. Можно мне здесь сесть?
— Постой немножко, отдышись, — сказал Андрей.
Он сразу вспомнил, что вчера вечером, когда ему было особенно тяжело, она была единственной, кто решился к нему подойти. Она ему сочувствовала, она говорила ему хорошие слова, и у этих слов как будто были руки — они приподняли его, ободрили. Разумеется, он выпрямился бы и без их помощи, потому что не был слабым человеком, но вчера вечером все было по-другому, он чувствовал себя очень несчастным и впервые в жизни одиноким.
— Теперь можешь сесть, — сказал он. И почему-то, вытащив из ранца свою куртку, постелил ее на землю. — Вот по этой тропинке пойдем, — показал он. — И все лесом, лесом... километров десять.