Поле битвы. Некуда отступать.
Небо было покрыто тяжёлыми свинцовыми тучами и, казалось, ещё больше давило на плечи неразрешённым грузом трудностей. Кони быстро переступали на месте и недовольно фыркали, как будто лучше знали, как им поступить. Влад и Аслан невесело переглядывались. Горизонт, насколько хватало зрения, был усыпан яростными, когда-то отобранными Османами у родителей ещё совсем маленькими детьми, не признающими и не чтящими свои родные традиции, рвущимися исполнить волю султана воинами. Валашские защитники обратили взор на своего господаря. Ему показалось, что даже самые дальние видели его казавшуюся издалека маленькой, но грозной фигуру.
— Влад, — предостерегающе произнёс Аслан, — это предательство, кто-то сообщил туркам, что мы выдвигаемся, и те решили предупредить наш манёвр, но кто?
— Сейчас не время, Аслан, уже поздно что-либо говорить, но, если я узнаю кто это, — его зубы скрипнули от ярости, — даже если он захочет покоя — никогда его не найдёт.
Князь плотно сомкнул челюсть и выступил вперёд. Перед ним расступились воины, и он, горделиво приосанившись, поехал вдоль рядов напряжённых мужчин, внимательно ловящих каждый его вздох и взгляд.
— Воины, защитники родной земли, братья, — начал он, его взгляд при этом горел, он говорил зычно, с передних на задние ряды передавали его речь, и фразы волнами расходились даже до самых удалённых уголков его воинства, — то, что вы видите позади себя, — это наш рубеж, к которому мы не должны подпустить врага, то, что вы видите впереди себя, — это и есть враг, к которому мы не должны испытывать никакой жалости, нам некуда отступать, нам некуда будет возвратиться, если мы сейчас не сможем отстоять нашу родину, у нас не будет домов, чужбина станет нашей тюрьмой, мы не увидим наших детей, их заберут Османы, мы не увидим наших жён, они будут отданы на поругание толпам янычар, мы не вырастим пшеницу, мы не испечём хлеб и не преломим его с нашими старшими, отцами и матерями, не отдадим им дань уважения, потому что турки не оставят ни нам, ни им шанса, мы не будем возносить хвалу Всевышнему, потому что они разрушат наши храмы. Так давайте дадим отпор, так «угостим» наших врагов, чтобы они навсегда запомнили металлический привкус нашего гостеприимства. Ничего не бойтесь, славные воины, я поведу вас в бой, я буду рядом с вами, я не отсижусь в ставке, я буду бороться плечом к плечу до самого конца, пока бьётся моё сердце, пока моё дыхание не прервётся, я буду с вами.
Итак, смелые валашские воины, вперёд!
Стройные ряды хмурых суровых мужчин взорвались неистовством, его слова передавались тысячью голосов и разносились по всему полю. Конь, подстёгиваемый плёткой в крепких ладонях Влада, сорвался с места и поскакал так, что из-под его копыт полетели комья грязи. Конница двинулась за ним, так же как и впереди пехота. Сорвались с места и турки. Армии неминуемо быстро стремились соединиться друг с другом, отчаянно желая перемешаться, чтобы кровавый танец оправданных убийств во своё имя начался, чтобы бледная смерть получила свою ужасную жатву. Ещё немного, и звуки борьбы поглотили в радиусе далеко от себя тысячи мирных звуков; то, что составляло каждодневную обыденность, сгинуло, кануло, но верить, что это навсегда, не хотелось. Князь знал, что если он сейчас отвлечётся на мысли, которые терзают его, то не сможет сделать главного для своего народа и своей семьи — он не победит.
Отдалённый монастырь. Вкус предательства.
Незаметные тени проскользнули к поросшей мелкими вьюнками, незаметной, если специально не знать, двери. Несколько коротких отрывистых трелей ночной птицы сотрясли воздух вокруг. Тут же лязгнули тяжёлые засовы, из открывшейся двери тонкой струйкой вырвался приглушённый свет факела. Тени запрыгали по сырой земле и пожухлой траве, забесновались. В густых кустах близ толстых древних стен жутко завопила огромная птица. Крылья зашуршали, и небесное создание умчало вверх.
— Hay sikeyim ama*, — раздалось хриплое, сквозь зубы приглушённое, злое.
В это же время выше, на башне, зевнув, потёр замёрзшие от холода и обветренные ладони смотрящий воин, он наблюдал за битвой, жалея, что не там. Над горизонтом стояло чёрное марево. Как будто все силы Ада вышли на бранное поле, как будто они наблюдали, тягостно раздумывая, кому даровать победу, а по кому спеть похоронную песнь. Парень ждал сменщика, удивляясь, что же того так долго не было.
Постояв ещё немного и подув на свои окончательно озябшие ладони, он пробормотал что-то: «Пойду — проверю», — и прошёл в общий коридор, всё углубляясь, и уже приблизился к лестнице. Ещё пару шагов, и он неожиданно напрягся, услышав турецкую речь. Парня пробрал ледяной пот, и он шмыгнул в укрытие в стене. Он не понимал, о чём говорят идущие воины чужаков, разбрызгивая вокруг себя рваные шипящие звуки, но он точно знал, что произошло непоправимое. Судя по тому, что он видел, находясь у смотрового окна башни, бой был в разгаре, и армия Османов не смогла бы так быстро приблизиться к ним, а уж тем более войти в неприступную крепость. Значит, их кто-то пустил. Значит, среди них был предатель, а он, простой валашский воин, обязан предупредить об этом остальных. Княгиню Елизавету и брата господаря Влада, Раду. И как можно быстрее.
Воин в нетерпении стоял и ждал, пока их шаги стихнут. Он знал этот замок как свои пять пальцев. Тайными проходами он уже через несколько минут прибыл к покоям госпожи. Его насторожил тот факт, что около её комнаты никого не было, как и в замке, он хотел хоть кого-нибудь встретить, но все понадеялись на неприступность строения, словно бы выточенного из цельного камня, что частично являлось истиной, оставив только немногих соглядатаев. Парень горестно сглотнул: наверняка их уже нет в живых и только он по счастливой случайности всё ещё жив. Жив, чтобы предупредить госпожу.
Он тихо скользнул к проёму и легко постучал. Парень огляделся по сторонам. В глубине раздались шаги, и дверь распахнулась.
— Кто вы? — спросила Лале, с удивлением и испугом, в складках платья рука нащупала рукоятку кинжала.
Парень вытянул руки и поднял их вверх, показывая тем самым, что безоружен.
— Я пришёл сказать, что в монастыре османы, — вполголоса проговорил он и прикрыл за собой дверь, — княже с Вами?
— Что? — непонимающе переспросила женщина. — Как, как такое возможно?! Здание укреплено со всех сторон, тут можно переждать осаду в несколько месяцев…
Неожиданно Лале прервала свою речь, сильно побледнев, но не успела она произнести и слова, как дверь распахнулась. Возникла стройная, почти юношеская фигура Раду, и выражение его лица тотчас же подтвердило её опасения.
— Раду, — разочарованно прошептала она и заломила руки, по белой алебастровой коже щёк потекли слёзы, она никак не могла успокоить себя, боялась говорить громче, ведь в спальне спали мальчики.
Заиграли желваки, заострив челюсть, он старался не смотреть в глаза свояченицы, ловя её фигуру лишь боковым зрением.
— Господин Раду, в монастыре турки, — затараторил парень и кинулся к мрачному мужчине, но остановился на полпути, видя возникшего рядом с ним султана Мехмеда и пару янычар, — господин?