Воин, сообразив, что к чему, молниеносно выхватил меч из ножен, но не прошло и мгновения, как в него прилетел кинжал, нанеся смертельный удар. Парень завалился на бок, захрипев, и упал прямо к стопам княгини. Лале зажала рот рукой, боясь закричать и разбудить сыновей, на миг прикрыла глаза. Она крупно дрожала, когда увидела сапоги Мехмеда перед своим взором. Тот грубо схватил её за подбородок и заставил смотреть на себя.
— Ну, здравствуй, сестрица, — произнёс султан, и его ухмылка не предвещала ничего хорошего.
Поле битвы. Удержаться от капли.
Мечи наголо, быстро мелькающие в напряжённых руках, зачавкало мясо, кровь полилась рекой, то тут, то там слышались крики боли, дёргались в предсмертной агонии тела мужчин, жалобно зовущих своих матерей. Такова личина войны. Нет «священных» войн, ничто не может оправдать убийства, никого нельзя оправдать в этом: как посылающих на смерть, так и тех, кто идёт убивать. Убийство остаётся убийством, в какие бы оно ни рядилось одежды, под какими бы его рясами ни носили, под какие бы знамёна ни вставали. Но в мире, в котором проповедуется потворство насилию (ударили по правой щеке, подставь левую), нет ничего опаснее и смертоноснее силы, которая плюёт на все законы. И Влад это знал, при численном перевесе армии Османской империи Валахии могло помочь только чудо. И это необязательно мог быть ангел в белых одеяниях, спокойный и уверенный в своих силах. Этим чудом мог случиться мятущийся человек, внутри которого кипела неуёмная воля к жизни и твёрдая непоколебимость во что бы то ни стало спасти семью, страну, народ. Им был Влад. Иногда надо пройти все круги Ада, чтобы последний оказался раем…
Влад ринулся в бой, с изумлением отмечая неисчерпаемую силу в теле, рвущую противника на части. Его не брало никакое орудие, он словно бы заранее знал, куда ударит противник, даже если тот находился за спиной. Неудержимый, опасный, смертоносный… Он кричал, борясь с жаждой, когда жидкость цвета кармина текла под его ногами. Голод стал почти невыносимым. И кровь не спешила впитываться в землю, та словно бы выталкивала её из себя, не принимала такую жертву, уже и так полностью пропитавшись ею, маня господаря.
Влад потерял счёт количеству убитых. Свои кричали, подбадривая себя, и нападали. Турки, не ожидавшие такого напора, теснились к выходу из долины. Они не знали, на что способны мужчины, которых лишают всего, ведь, когда у тебя отбирают последнее, тебе ничего не остаётся, как драться насмерть. Господарь дрался сейчас точно так же, пока не увидел глаза друга, в его густой тёмной зелени затаился страх, но не за себя, а за него. Этот взгляд говорил, что он потерял самого себя. Среди беснующегося месива потных и разгорячённых диким адреналином тел он остановился и вытер кровь с лица, борясь с искушением.
«Лишь капля», — прозвучал голос древнего вампира в голове.
Он встряхнулся, на миг прикрыв глаза, и почувствовал, как к нему взывает тот мир, откуда он недавно вернулся.
«Мы поможем, — послышался шёпот кругом, князь схватился за голову, закрывая уши, но тщетно, голос звучал внутри него, — нас много, столько же, сколько морского песка на берегу».
Что говорить, если у мужчин, схватившихся в яростной битве, вид крови только увеличивал напор, адреналин бил в голову, а тут вампир, отчаянно сражающийся не только с противником, но и с самим собой, и ещё неизвестно, что тяжелее.
«Ты выручил простого тёмного, самого низшего, тем самым поставив его в единый ряд со всеми остальными, в том числе и с высшими, ты — наш король, ты — наша надежда, ты тот, кого мы ждали веками, дай клич, и мы пойдём с тобой куда угодно…» — голос в голове не прекращал вещать.
Влад огляделся вокруг. Аслан, стоя почти спиной к его спине, отбивался, его щека была в крови от неглубокого пореза, жилистые руки напряглись, пот застилал глаза, он громко рычал, ища силы у земли, как бы питаясь её мощью.
«Храбрый лев», — подумал господарь, восхитившись.
Димитрия теснили спереди, но он не сдавался, всё так же умело отбиваясь, ожидая момент, чтобы выгодно напасть, сохраняя при этом силы для такого марш-броска.
«Безупречная тактика», — Влад слегка улыбнулся.
Отец Илларион, сменив рясу на кольчугу, оттаскивал раненых и оказывал первую помощь.
«Сколько он в себе скрывает?» — задался вопросом Дракула.
«Сколько в себе скрываешь ты», — земля, воздух вокруг, природа — всё взывало к нему.
Влад поднял глаза к небу, которое тут же отразилось в них, став двумя тёмными омутами. Он закричал и поднял руки.
— Защитите!
На его крик, полный отчаяния и ярости, обернулись ближайшие соратники.
Отдалённый монастырь. Побег.
Лале боялась дышать, но тем не менее подняла взгляд на брата и не отводила его.
— Спрячь глаза, бесстыжая! — строго проговорил тот. — Как смеешь ты поднимать взор свой на мужчину, на султана?!
— У меня есть султан, мужчина, муж, моё солнце, моё небо, — Лале сцепила зубы. — Тот, кто сказал мне, что женщина не раба, тот, кто поставил меня рядом с собою, сделав равною, тот, кто…
— Довольно, — Мехмед кинул строго, с ненавистью во взгляде. — Ты была бы самой яркой звездой гарема…
Лале ядовито улыбнулась:
— Зачем тебе я? Думается, ты увлечён несколько иным, — и перевела взгляд на Раду. — А ты — мерзкий, никчёмный, грязный предатель, Влад доверял тебе, он оставил тебе на попечение своих детей, меня, в Валахии ты — выдающийся воин, герой, тебя превозносят и любят, в Османской империи ты всего лишь раб, да, с регалиями короля, с богатством Крёза, но ты раб, и у тебя всегда будет господин, как бы он ни называл тебя и как бы ни любил…
— Это тоже любовь, Лале, — возразил он.
— Так любят псов, пока они покорные, — она сцепила зубы и гневно посмотрела на него.
Раду хотел ещё что-то сказать, но Мехмед поднял руку, и в помещении воцарилось молчание. Она дышала часто, видя, что Раду замер, в его глазах метался огонь ненависти, жалости, братской любви и такой тоски, что, казалось, его сердце сейчас вот-вот разорвётся.
— Лале, там, где ты будешь жить, тебе отрежут язык, и ты уже ничего не сможешь сказать, — Мехмед холодно усмехнулся, — пора убить дракона, пока он слаб, мой дядя был настолько глуп, думая, что так он и овец целыми оставит, и волков накормит…
— Был мир, который ты пришёл нарушить, — возразила она, чуть придвинувшись к нему, от возмущения дыша чаще.
— Паршивый мир, который показывал всем остальным… — начал было султан.
— Рабам, — зло усмехнулась женщина.
— Рабам, — охотно подхватил тот, всё же уловив иронию в её словах.
— Что другой раб имеет больше прав, чем остальные. И почему же им нельзя, а тому можно? — спросил он, тёмные звёзды его глаз бесстрастно взирали на неё. — Собирайся, Лале, собери детей, ты возвращаешься на родину.
— Моя родина здесь! — вскрикнула она.
— Я даю тебе время, — Мехмед подтолкнул её к дверям спальни.
Лале зло посмотрела сначала на одного мужчину, затем на другого и скрылась за дверями комнаты. Мехмед посмотрел на соглядатаев и сделал знак рукой, чтобы те вышли из покоев, оставляя их наедине с Раду.