— Trandafirul meu…******** — мужской захлёбывающийся шёпот заставляет раствориться в ощущениях, и не остаётся ничего в этом мире, кроме раскачивающихся движений, взглядов и нашего желания, кажущегося почти осязаемым сейчас.
Его ладони беспорядочно кружат по моему телу, сжимая бёдра, грудь. Он сильнее толкается во мне, вновь припадая для поцелуя, обнимая в талии, шепча что-то на румынском настолько нежное и певучее, что я таю в его объятиях, слыша его учащающееся дыхание и еле сдерживаемые стоны, ощущая, как он пульсирует во мне и судорожно сжимает меня в объятиях, как целует моё лицо и шею.
Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Солнце в зените, его лучи проходятся по комнате, освещая глаза Влада, которые становятся нестерпимо яркими, обещающими вечное счастье и блаженство.
Комментарий к Глава 2.
* (рум.) - мой котёнок
** (рум.) - госпожа
*** (рум.) - жених и невеста
**** (рум.) - подарок
****** (рум.) - нельзя
****** (рум.) - никому не скажу
******* (рум.) - нетерпеливая
******** (рум.) - моя роза
========== Глава 3. ==========
Два месяца спустя.
Поднимаю руки, пропуская их и голову в узость платья, ощущая его тяжесть, любуясь жемчужным цветом, расшитыми цветными нитями узорами в румынском народном стиле, словно бы вылившимися по подолу, кромке рукавов и вороту. Присматриваюсь в зеркало, попутно замечая, что свечусь в нём, невольно улыбаюсь, замечаю, как часто бьётся моё сердце, чувствую, как одежда плотно облегает меня по мере того, как служанка ловко орудует со шнуровкой. В голове возникают вопросы, понравится ли Владу, всё-таки платье сшито по европейским лекалам, но отдана дань традициям земли Валахии в цветах, раскинувшихся на молочной глади ткани причудливыми закруглениями. Я глажу их в задумчивости так долго, что кончики пальцев немеют. Вновь улыбаюсь, служанка уже колдует над причёской, пропуская в косы жемчужные нити, лёгкой взвесью опутавшие мою голову, делая волосы, и без того блестящие, настолько ослепительными, что, когда на мою голову опускается лёгкая прозрачная накидка, девушка восхищённо охает.
Оборачиваюсь и улыбаюсь, но тут же глубоко вздыхаю, чувствуя волнение, тяжёлым комом скопившееся внутри живота. Служанка улыбается и отступает, освобождая проход. Ещё раз вздыхаю, на короткую долю секунды прикрывая глаза, желая откинуть волнение в сторону, как слышу стук в дверь. Мы недоумённо переглядываемся с девушкой, и я громко говорю:
— Входите!
В проёме двери появляется вначале рука, крепко сжимающая свадебную бутоньерку, а затем и Аслан. Он смущённо топчется на пороге, а я, улыбаясь, откидываю с лица вуаль, мимолётом замечая, как его ярко-зелёные глаза загораются тёмным изумрудом, но он не даёт времени, чтобы оценить и понять природу этого взгляда, хлопает пушистыми ресницами, опускает взор к полу и протягивает букет.
— Ты чего тут? — спрашиваю удивлённо, но потом спохватываюсь и поспешно добавляю: — То есть я рада тебя видеть, но разве ты, как шафер и друг жениха, не должен быть с ним?
— Постой, постой, — перебивает он меня мягко. — По традиции друг жениха приходит к родителям невесты и просит их отдать дочь за жениха замуж…
— Я согласна, — отвечаю я, и мои губы растягиваются в хитрую улыбку.
— Да погоди ты, — шикает на меня Аслан. — Ты должна трижды отказать, что означает: ты ему тяжело далась.
Моё лицо вытягивается от удивления, а друг краснеет.
— Трижды да, — отвечаю я, улыбнувшись, и подхожу совсем близко. — Может, ты уже поведёшь меня в церковь?
Аслан, почесав в затылке и прихватив меня за локоть, тянет в коридор, а я замечаю на нём камзол с вышитой головой льва.
— Лев? — мой вопрос выводит его из лёгкой задумчивости.
Мужчина смотрит вниз и приосанивается.
— Это знак принадлежности к ордену, — произносит он загадочно и пафосно глядит на меня сверху вниз, что позволительно для его роста.
Я внимательно смотрю в его лицо и опускаю глаза.
— Отец Илларион? — только лишь как догадка.
— Да, он многое знает про здешние места, орден Льва и Орла долгое время защищал Трансильванию, стоит на страже и сейчас, — он замолкает.
— От чего, Аслан? — мне любопытно узнать, хотя я и часто беседовала с батюшкой, но обычно наши разговоры не выходили за рассуждения о догматах веры.
— От того, ЧТО обитает на этой земле, в её густых лесах, на непроходимых болотах, — он верит, во что говорит, но я не могу удержаться.
— От лягушек? — пытаюсь сдержаться от смеха.
Аслан смотрит укоризненно.
— Зря ты так, — досада и серьёзность.
— Прости, — слегка сжимаю его предплечье, вижу, что коридор расширяется и начинаются бесконечные ступени широкой лестницы.
— Возможно, я однажды буду полезен Владу… — он замолкает и, не смотря на меня, дополняет, — и тебе.
— Я ценю это, — произношу и благодарю всех богов, что друг не обиделся, живо интересуюсь: — И чем же занимается орден в мирное время?
— А его нет, — произносит Аслан, делая знак рукой слуге, и перед нами распахиваются ворота замка во внутренний двор.
— Нет? — я удивлена и не понимаю, о чём он.
— Тёмные силы не дремлют никогда, они не устают, у них нет потребности в жилье, пище и удовлетворении каких-либо других страстей, кроме как загубить бессмертную человеческую душу, — он загадочен, и я чувствую, что последней фразой он как бы проводит черту, за которую никого не пустит, даже меня, вижу, что это серьёзно для него, и замолкаю.
Смотрю недоумённо, но меня больше беспокоит другой вопрос.
— Прибыли ли представители Османской империи? — очень осторожно интересуюсь, ощущая, как он по инерции сжимает мой локоть.
Мужчина избегает смотреть в глаза и отрицательно качает головой. Я поджимаю челюсть и поднимаю голову высоко, но всё же эта новость выбивает меня из хорошего расположения духа. Челядь суетится вокруг нас, а тем временем Аслан мне помогает устроиться в карете, усаживаясь напротив. Я поражаюсь, насколько сегодня благодатный день: на небе ни единого облачка, солнце настолько яркое, что это радует, в воздухе словно бы разлилось парное молоко, и это нетипично для здешней осени.