— Что, Яков Степаныч, готовность проверяш? — крикнула из-за плетня пышногрудая казачка в розовой, облегающей статную фигуру, рубахе.
— Проверяю, Надежда, проверяю.
— Нынче могу зараз хоть троих принять, — улыбнулась она, выказывая два ряда белых зубов. — Но лучше, все ж, одного. И лучше, офицера.
— Посмотрим, скольких привезут, а то, мож, и солдатам хат не достанет.
— Ага, ну смотри, смотри, — согласно кивнула женщина. — Только тяжелых мне в энтот раз не посылай, а то я в прошлом заезде с ними намаялась.
— Добре.
— Слышь ты меня, али нет?! Таперича, пусть другая тяжелых возьмет. Понял ли?
— Ладно. Понял я, понял.
— Ну, то-то ж, — успокоилась казачка…
На следующем подворье кормила уток сухонькая старушка возрастом, атаману в матери.
— Что, Яков, хаты пересчитывашь? — спросила она, полуобернувшись.
— Пересчитываю, Маланья, пересчитываю.
— Ты мне нынче тяжелых подавай, с ними все ж поспокойней будет. А то я в давешний приезд с легкими-то до жути намучилася.
— Добре.
— Понял ты меня, аль нет?!
— Понял я тебя, понял.
— О, то-то ж.
Атаман пришпорил жеребца, направляясь к сторожевой вышке, что торчала на краю станицы перед спуском к речке. Куры разлетались с дороги, как брызги из лужи.
Бойкий дедок, справно несший службу в охранном дозоре, подошел к краю дощатой площадки и, опершись на сучковатую ограду, бдительно поглядел вниз.
— О, кажись, гости жалуют, — поправил он газыри на васильковом казачьем кафтане…
— Ты не в землю гляди, Кузьмич, а окрест, — прикрикнул издали атаман.
— Я там все уже видал, таперича на тебя поглазею.
— Ну и чего ты там усмотрел?
— Идут, голуби, числом пол-эскадрона иль чуть боле.
— Далече?
— Верстах в пяти.
— Что ж ты молчишь, старый хрыч? Встречать уж пора.
— Дык я не молчу. Это ты меж плетней заплутался.
Атаман обернулся к ближайшей хате, у которой стояла молодая казачка с длинной, ниже пояса, косой.
— Маришка, а ну клич сюда весь народ, отряд подъезжает ужо!
Девица, одернув кружевную кофточку, опрометью помчалась к соседним домам…
Драгунский отряд, переправившись через Терек, собрался в стройную колонну и мягко зарысил к станице. Впереди — командир на воронце, следом — унтер, подгоняя буланого. У крайних хат уже толпились станичники, державшие в руках щедрые, с пылу с жару, угощения. Атаман, завидев арбы с ранеными, посуровел лицом, выдвинулся вперед и отвесил им низкий, до земли, поклон. Старики вытянулись во фрунт, приложив заскорузлые пальцы к мохнатым шапкам. Бабы принялись крестить всех без разбора: и здравых и увечных.
— Вот из-за таких минут, Прохор, и стоит жить, — сказал командир чуть хрипловатым голосом.
— Мне, Илья Петрович, стыдно признаться, иногда, плакать хочется, когда такие встречи наблюдаю.
— И мне, — пробурчал командир, выезжая из строя. — Протягивай колонну по улице, а я к атаману, хаты определять.
— Слушаюсь, господин поручик, — казенным тоном отчеканил унтер, хорошо сознавая, что отряд застрянет уже на входе в село…
Так оно и получилось. Едва достигнув толпы, «оказия» увязла в ней, как гусеница в сметане. Драгуны принялись за угощенья, спешились, начали балагурить с молодками, выпивать со стариками, трепать за вихры детвору…
Но шумную встречу неожиданно прервал сиплый окрик Кузьмича, добросовестно бдевшего на посту.
— Тише, вы!.. Тише!..
Народ не сразу, но примолк. Атаман, беседуя с поручиком, вскинул взор на вышку.
— Что там у тебя?
— Кажись, выстрелы в дальнем лесу… Слышите?
— Вроде бы.
— Я вот думаю, не наши ли там под татарина попали? Аккурат, должны были сегодня возвернуться.
— Ух ты, мать честная! — схватился за голову атаман. — И правда. Наши-то станичники намедни за покупками уехали, должны были назад с пятигорской «оказией» возвертаться. Неужто, они?!
— Посмотреть, что ль? — участливо спросил командир.
— Сделай милость. А я здесь пока твоих раненых определю. Пособи…
— Хорошо… Кхе, кхе. Только у меня там двое тяжелых, им особый уход нужен. Так что ты уж расстарайся.