Однако праздновать победу было рано. Из темных кустов громыхнули ружейные выстрелы. Драгуны выхватив пистолеты, рассыпались по укрытиям. Завязалась перепалка. В то же время стрельба послышалась и с южного склона горы, и с северного.
— Мы не одни, и там воюют, — радостно вскрикнул Илья Петрович. — Охотники везде — сдавайся, вражье племя!
Мюриды, после этих слов, произвели еще два залпа и затихли… Похоже было, что они ушли…
— Сдается мне, они ретировались, — предположил Туманов, погодя.
— Наверх как будто прошуршали, — заметил Трифон. — Вдоль дороги.
Илья Петрович вышел из укрытия.
— Там следующий пикет и пушка.
— Что станем делать? — поднялся из-за камня Алексей.
— Подумать надо. Внезапность мы, бесспорно, потеряли, но дерзость-то при нас. Да и винтовок уйма. Тут хватит каждому по две…
Но думать не случилось. Орудийный залп поставил точку в этом месте. Ядро упало ровно в тлеющий костер…
Алексей очнулся и, открыв глаза, увидел на стене в углу икону. «Наверно, я в раю, подумал он не очень твердо, — в аду ведь, кажется, икон не держат». В сознании пронеслись последние события: гора — пикет — ядро. Что было дальше?
— Ой, он, кажись, очнулся! — раздался где-то рядом женский вскрик.
Тотчас в стороне послышался звон посуды и быстроногий топот.
— О, господи, неужто?!
Глазам явилось очень милое личико. Вот только, чье?
— Алешенька… Очнулся…
Рукой он ощутил мягкое прикосновенье девичьей ладони. Тепло, исходившее от нее, и нежность гладкой кожи показались ему удивительно знакомы. Но откуда?
— Ты будешь своего поить, Настена? Отвар принесть? — раздался прежний голос.
Да это ж Настя! Совсем другая без платка: густые смоляные кудри уведены за спину, сплетены косой — красавица бесспорно. Неловко, право, перед ней лежать в таком совсем уж негеройском виде. Словно бы нарочно судьба представляла его девичьему взору то в одном, то в другом конфузном положении.
— А хе, — шепнул он, попытавшись заговорить. Но звуки увязли в пересохшем горле.
— Давай неси, скорей! — вскричала девушка. — Он что-то шепчет.
В комнату вошла Надежда с кувшинчиком в руках.
— Держи.
— Ага, давай-ка.
Настя осторожно поднесла сосуд к его губам и, подставив снизу ладонь, чтоб не пролилось на грудь, аккуратнейшим образом попоила.
— Долго ли я здесь? — спросил он, выпив все и окончательно придя в себя.
— Второй уж день, — ответила она, погладив его руку.
Могу ли я попросить вас об одолжении?
— Конечно.
— Я, разумеется, благодарен вам за проявленное благодушие. Но не могли б вы впредь не смущать меня подобными визитами.
Настя, поджав губы, слегка сдавила его ладонь.
— Пошто так? Аль плохо попоила?
— Нет, нет — все замечательно, не думайте дурного. Просто вы, молодая красивая барышня, а я… и мне… Ну, словом, сказано: смущаюсь, чувствую себя неловко.
Девушка вновь ласково погладила его руку, поправив сбившуюся подушку, умело подвернула одеяло. Лицо ее приобрело успокоено-довольное выражение. По всей видимости, ей было приятно наблюдать смущение, вызванное собственным присутствием. Это обстоятельство прибавило голосу уверенности.
— Ничего, со временем обвыкнешься.
— С каким, позвольте, временем? Разве пятигорская оказия нескоро?
— Хоть скоро, хоть нескоро — что с того?
— Ну, как же — надеюсь, что отправят в госпиталь.
— Я все равно тебя не брошу. Ты казачек плохо знаешь.
— Вы, что ж и в госпиталь поедете?
— И в госпиталь, и к черту на кулички. А ты думал, как — погулял с девушкой и сбежал? Э, нет, мил дружок, у нас на этот счет кавказские законы: коль взялся за руку — женись. Иначе — в омут.
— Позвольте, но у нас ведь ничего не было.
Настя с лукавой улыбкой обернулась к Надежде.
— Кому ж теперь докажешь, что не было — видали нас в лесу-то.
Алексей замялся.
— Да, как же… право, я не знаю…
— Аль не мила для тебя первая красавица?
— Мила, разумеется. Но в нынешнем моем положении… Как можно обременять своей увечностью кого-то, тем паче девушку?
— А я, мож, потому и осмелела, что ты в таком вот положении. Был бы в другом, мож, и постеснялась бы. В общем, лечиться будем вместе — я так решила. И не спорь, покамест мне видней.