Во время путешествий Драйзера как магнит притягивали церкви и религиозные службы. Он с заинтересованностью отмечал, что большое количество русских продолжало принимать «опиум для народа». Драйзер мог в любой момент обратиться к вопросу о религии – как он сделал это в разгар дискуссии на экономические темы с заместителем председателя правления Всероссийского центрального союза потребительских обществ (Центросоюза): «Разве советское правительство не пытается воспитывать детей так, чтобы они стали сторонниками советского правительства, как католическая церковь воспитывает детей католиками?» (см. стр. 199). Воспоминания о трудном католическом детстве оставили в сознании Драйзера преувеличенные страхи о могуществе католической церкви в США. Он считал, что церковь вовлечена в тайную программу международной экспансии, своего рода духовного империализма, а это соответствовало политическим воззрениям многих советских лидеров того времени. Во время приступов пессимизма подобные страхи всплывали в сознании Драйзера, и тогда он переносил на советский режим свои худшие ночные кошмары: «Ваша программа… это в точности программа католической церкви или греческой церкви… и ее политика в отношении молодежи – это желание постоянно закрашивать ее психологию в свой цвет. Я говорил – и повторяю, – что Центральный комитет [коммунистической партии] избавился от одной железной догматической веры только для того, чтобы возвести на ее месте другую – и, по-моему, более опасную» (см. стр. 287, 268).
Взгляды Драйзера на советский догматизм не были какими-то необычными, но отличались тем, что его сильное возмущение объяснялось не политическими причинам. Наверное, писатель беспокоился бы о данном предмете гораздо меньше, если бы в полной мере представлял размах советской кампании против религии: в 1927–1928 годах власти закрыли более 270 церквей, 80 монастырей, 59 синагог и 38 мечетей[51]. Однако Драйзер больше ориентировался не на такие околополитические события, а на природу и функцию религии в обществе. Вернувшись в Соединенные Штаты, он написал Кеннел, что она ошибается в оценке его позиции. По словам писателя, его главный враг – не религия, а религиозная догма: «Существует, в частности, религия, которая является откликом, благоговением перед красотой и мудростью творческой энергии. Многие люди наслаждаются ею – причем без всяких догм»[52]. Это в конечном счете помогло Драйзеру преодолеть часть его сомнений относительно партийного догматизма; так, он постепенно пришел к полному одобрению цели советской власти – уничтожить патриархальные структуры старой России, в том числе связанные с церковью, семейной жизнью, супружескими узами, а также традиционной ролью женщины в обществе.
Драйзер был глубоко обеспокоен социальными проблемами, но политическая борьба, которая интересовала большинство его современников, не привлекала писателя. Похоже, почти не занимала его и активная борьба за власть в России, в результате которой вскоре после отъезда Драйзера из страны Иосиф Сталин превратился в абсолютного диктатора. Лишь нескольких неясных ссылок удостаивается драматическое откровение Льва Троцкого о завещании Ленина, опубликованное в октябре 1927 года. Точно так же Драйзер не размышляет об исторических событиях, которые произошли во время его визита: консолидации власти Сталина путем исключения из партии видных большевиков в ноябре-декабре 1927 года и высылки Троцкого в Среднюю Азию в январе 1928 года.
51
См.
52
Письмо Драйзера к Кеннел от 5 сентября 1928 года. Dreiser Collection, Special Collections Department, Van Pelt – Dietrich Library Center, University of Pennsylvania.