Дракоморте
Интродукция
Целое есть нечто большее, чем простая совокупность составляющих его частей
(поговорка гномов-механистов из подземного города Ардинга)
Вскоре после рассвета, едва роса успела просохнуть на листьях калакшми, в дом лекаря-грибойца притащили истекающего кровью чужака.
— Волки порвали, — шептали стражие, сгружая бессознательное тело на больную кровать — широченный пень с углублением, выложенным целебными травами и накрытым бархатистой шкурой олешка-двухлетки. — На северной кромке грибницы лежал. Мы с проутренним дозором пошли, а тут он. Помрёт, видать, а?
Лекарь, подвижный старикан, похожий на высохшее сливовое дерево, шустро зажигал огни в плошках, нашёптывал им что-то, косил серо-стальным глазом на больную кровать.
С первого взгляда на порванного волками человека, в утренней серости, лекарь было решил, что перед ним эльф, из тех, которые частенько приходят со своим товаром в эту часть Старого Леса. Раненый был похож на эльфа. Волосы золотые, волнистые, блестящие, не утратившие своего блеска даже спутанными и грязными, с забившимися в них листьями и сухими травинками. Скулы высокие, чисто эльфские, излом рта — вредный, а нос эдакий тонко-аккуратно-воинственный — словно созданный, чтобы совать его куда не следует. Однако нет, не эльф — человек, через мгновение понял лекарь: из-под волос виднелось обычное человеческое ухо.
— Торговый охранник, видать, — бухтел один из стражих. — В обход башни шли, видать. Там в ночи чего-то творилось.
Чужак лежал недвижимо и тихо, наполнял лекарню запахом крови, псины и смерти. Полотняная рубашка — вся побуревшая, лишь по подолу ясно, что прежде она была серого цвета. Правая рука вывернута в плече, лежит на шкуре олешка, словно отдельная, чуждая вещь. Левое бедро распорото-разворочено, влажно чвякает мясом с подсыхающей коричневой коркой, над правым коленом — покусы, превратившие плоть и штаны в одну сплошную тошно блестящую, бугристую кашу. Короткие полы плаща изорваны в лоскуты и покрыты коркой крови, которая выглядит чёрной на коричневатой ткани, не то кожистой, не то мелкошерстистой, не разобрать.
— Помрёт, видать, — скорбно твердил другой грибоец. — Совсем волки ошалели се-году. Верно говорит старца Луну: как пришли в Старый Лес жрецы, так раскололась наша жизнь надвое и природа-матерь озлилась, и взбурлила Река Крови. Всё жрецы, жрецы Храма Солнца, что пришли от гномских гор…
— Цыть, — велел лекарь, твёрдой рукой поправил последнюю плошку и шепнул что-то, направляя огонь. Движения лекаря были быстры и скупы, суставы хрупали и поскрипывали, словно старик и впрямь был сделан из сухого дерева. — Поможайте лучше. Рубаху срезать надо, плащ снять.
На пару мгновений лекарь завис над больной кроватью, воткнул свои цепкие серо-стальные глаза в бессознательное тело, кивнул каким-то мыслям.
— Настой спиртянки, резать и шить, кроветворница и дурмина.
Отступил к полкам, что висели как попало на изогнутой стене дерева-дома подле западной двери, зазвенел там склянками.
Стражие вздохнули и подступили к постели. Один потянул было рваную полу плаща и тут же с ойканьем отпрыгнул.
— Она шевелится!
— Руки протри, засранец! — рассердился лекарь. — Куда немытыми до ран полез! Для кого чистотелка в миске на входе стоит?
Второй мужик, пристыжённо втягивая голову в плечи, потрусил к миске, но тот, к которому обращался лекарь, словно и не услышал его слов, а стоял и пялился на человека, лежащего на больной постели. Потом медленно протянул руку и указал на него пальцем:
— Плащ шевелится. Чесслово. Он живой.
Лекарь фыркнул и принялся быстро выставлять-выкладывать на прикроватный пенёк пузырьки тёмного стекла, маленький острейший нож, полированные зажимы, щипчики, изогнутые иглы, катушки с тончайшими нитками из жил плотоядного дерева.
— А когда сюда несли — он просто болтался лохмотьями, — бубнил мужик, всё тыча пальцем в лежащего человека.
Тот не двигался, бесчувственный, безучастный, мертвенно-белый. Лоб его посыпало мелким потом, на горле часто колотилась жилка.
Подошёл второй мужик, стряхивая с рук горько пахнущие капли чистотелки.
— Поможайте или выметайтесь, споро, — сухо бросил лекарь и подступил к бесчувственному телу. — Помирает он. Может, если поторопимся и…
Страшный грохот заглушил окончание фразы, все подпрыгнули, грибойцы завопили, а в лекарню через восточную дверь ворвался утренний воздух, птичий гомон и тощий эльф с горящими сине-зелёными глазами.
— А-а! — закричал он при виде лекаря с ножом.
Лекарь от неожиданности отпрянул.
— О-о! — взвыл эльф, увидев человека на больной кровати.
— Это кто та… — начал было один из мужиков, но эльф ринулся вперёд, и грибойцы попятились, один зацепился ногой за трёхногий табурет, и тот тяжело гупнулся на пол.
— Что тут происходит? — заорал лекарь.— Кто весь этот эльф?
А эльф почти рухнул на умирающего, почти клюнул его в шею, словно намеревался не то загрызть, не то поцеловать, фукнул на забившиеся в рот золотистые волосы и сквозь зубы выдохнул в ухо:
— Очнись, Илидор! Немедленно очнись, нам нужно убраться отсюда! До грибойцев сейчас дойдёт, что ты храмовник, дракон и тебя оборотень покусал! В этих краях за меньшее живьём сжигают!
Часть 1. Глиссандо. Глава 1. Лучшая галлюцинация Йеруша Найло
Чужак пришёл в Старый Лес с запада, со стороны гномской горы Такарон.
Первой встретила его жрица Рохильда — она любила поутру уходить в одиночестве подальше от храмового шатра, собирать полезные растения, разговариватьс пробудившимся отцом-солнцем, дышать воздухом нового дня и гадать, что же он готовит всякой твари, большой и малой.
В то утро, когда Рохильда решительно ломала юные побеги спиртянки, она и увидела, как по склону к кромке Старого Леса поднимается незнакомец. Шагал он непринуждённо и уверенно, по сторонам не смотрел, и ещё жрице почудилось бессловесное пение, хотя на таком расстоянии она ещё ничего слышать не могла. Словом, чужак вёл себя так, словно в Старом Лесу с ним не может произойти ничегошеньки плохого.
Смельчак или дурак? — заинтересовалась Рохильда, хотя и знала, что иногда непросто бывает отличить одного от другого.
— Жрица! — громко закричал чужак, завидев её, и весело замахал рукой.
Ну точно дурак. Кто таков, интересно? Одет по-дорожному, на поясе меч, пришёл один и налегке, шагает быстро и целеустремлённо — не жрец, не торговец, не лекарь в поисках редких растений и не заплутавший путник. Однако как уверенно он определил в Рохильде жрицу Храма Солнца, лишь только увидев её струистую голубую мантию!
Рохильда ссыпала побеги спиртянки в корзину, откинула за спину тугую чёрную косу и стала ожидать, когда чужак поднимется на холм. Стояла она монументально, воинственно уперев руки в широкие свои бока, и смотрела, как незнакомец приближается, сверкая на солнце золотистыми кудрями, легко пружиня шаг, сияя зубастой улыбкой, в ответ на которую хотелось тоже немедленно и широко разулыбаться. Глазища у него тоже были золотые, не жёлтые, а именно золотые, аж сияющие. За спиной полоскался плащ — короткий, с двумя крыластыми полами, на правом плече болтался рюкзак, с виду увесистый, но похоже было, что человек несёт его безо всяких усилий, едва ли вообще помня о нём. Лицо у незнакомца такое счастливое, будто явился он на праздник с пряниками, а не в Старый Лес. Не человек, а чудо дивное, право слово.
— Приветствую тебя, жрица! — повторило дивное чудо, вскарабкавшись наконец на холм. — Какая удачная встреча! Я как раз ищу одного эльфа, который недавно отправился в старолесье вместе с Храмом Солнца — Йеруш Найло. Знаешь такого?
Рохильда, дочь Хуульдра и уроженка Старого Леса, пришла к отцу-солнцу совсем недавно, и её тут же за глаза прозвали бой-жрицей. Можно сказать, вся сущность её отражалась в имени: крупная, громкая, вся какая-то чрезмерная, Рохильда оказывалась всюду, где происходили или должны были произойти какие-нибудь интересные события.
С большим энтузиазмом жрица восприняла появление нового человека, который, несомненно, уже готов с нею подружиться и припасть к колодцу её бездонной мудрости — и Рохильда была очень рада видеть этого нового будущего друга. Жрица откровенно им любовалась: очень уж он был хорош, порывист, скуласт, золотоглаз и почти по-эльфски текуч телом, к тому же жрица ощущала в этом человеке скрытую мощь, такую волнующую, что мурашки бежали по плечам. Бой-жрица пока не могла понять, где эта мощь сокрыта: в теле чужака или в его разуме, лишь сознавала к нём могучую силу, способную вести за собой армии, возводить города и заставлять содрогаться горы. Нет, решила она, всё-таки стоящий перед нею человек — определённо в первую очередь смельчак.