Жуки бежали прямо на дракона и котулей, взрывая землю, поднимая вокруг лапок тучи травинок и прелой листвяной подстилки. Сидящие на них котули орали и махали руками. Шары из лозы неслись следом, и дракону казалось, в мельтешении этой лозы мелькают сплетённые из лозы же лица, руки, плечи. Словно кто-то сделал ивовые пугала размером с человека, обнаружил, что осталось ещё слишком много неизрасходованной лозы, и оплёл ею пугала по бокам как попало, а потом придал всему этому безобразию форму шара. Они напоминали что-то — или кого-то.
Ыкки и дымчатый громко шипели — всё-таки не на жуков, понял Илидор, а на лозовые шары, и дымчатый котуль вцепился в рукав Илидора, словно опасаясь, что тот сбежит — жуки были уже шагах в двадцати, и вдруг один из всадников крикнул: «Бидих!», а следом другой, словно давая отзыв на пароль, заорал: «Данка!», и жуки, разделившись на две колонны по правую и левую руку от дракона и котулей, обтекли их длинной многоногой лентой. Один из жуков слегка задел Илидора панцирем, и дракон, увлекаемой энергией жучиного движения, едва не сшиб с ног Ыкки.
Лозовые шары остановились и… встали на ноги. Длинные лозы с тихим, не древесным шорохом втягивались в плетёные тела, наматывались на пояса, притворялись штанами, наплечниками, длинными волосами.
Шикши!
Илидор вцепился в меч так, что закололо в запястье, шикши остановились в десяти-пятнадцати шагах перед ним. Дракон в первый миг растерялся — кочерга его знает, что сейчас нужно и правильно сделать, котули только шипят позади него, и хрен пойми, на шикшей они шипят или просто так, в пространство, от избытка чувств. Оборачиваться и проверять Илидору совсем не хотелось — выпускать из виду шикшей не выглядело хорошей идеей.
Заминка длилась миг, другой — а потом шикши, ссутулившись и потряхивая лозами-волосами, двинулись на дракона. Илидора захлестнул неуёмный и яростный восторг: угроза, опасность, снова кто-то не рад ему, снова можно кому-то набить лицо, пусть даже оно и деревянное по пояс!
— Это какая захухрая шпыня раззявила свои корявкалки на храмовых животных? — завопил дракон, поднимая меч. — Какая деревянная херовина сейчас получит поджопника мечом по всей своей херовине?
Шикши остановились, один даже попятился. Дракон рассмеялся восторженным и нездоровым смехом, рявкнул во всё горло, низко и злобно, по-звериному, крылья с хлопком развернулись у него за плечами, ещё шаг, замах — и дракон даже не уловил момент, когда трое шикшей свернулись в три шара и раскатились от него в разные стороны.
Не ожидавший такой подлянки Илидор сбился с шага и завертел головой, но шикши не стали нападать ни на него, ни на котулей — подскоками покатились прочь, запинаясь о кусты и бестолково виляя туда-сюда.
— Ну вот, — расстроился дракон и опустил меч.
Три шара из лозы зигзагами катились всё дальше и дальше, пока наконец не встретились друг с другом, уже шагах в пятидесяти от дракона, и тогда, словно почувствовав себя наконец уверенно, припустили вдаль дружно, резво и споро, уже не виляя и не подпрыгивая.
— Я ведь впервые в жизни ругался по-эльфски, — с досадой сказал улепётывающим шарам Илидор. — А вы даже не попытались набить мне лицо.
За спиной дракона не то воинственно, не то испуганно шипели котули.
***
В этот вечер, после прибытия в посёлок ездовых насекомых, которые назывались волочи-жуками, Илидор наконец увидел вожака местных котулей –кочерга его знает, откуда он взялся в посёлке или где сидел до сих пор. Это оказался серо-белый котуль средних лет, короткорукий и широкоплечий. На груди он носил подвеску с клыком какого-то зверя, с которым Илидор бы не хотел повстречаться, и говорил шершавым низким голосом, похожим на раскат простуженного грома.
— Друг Храма Илидор, — котуль-вожак раскинул руки, показывая отсутствие дурных намерений. — Прайд удовольствован видеть тебя своим гостем сегодня. Прайд пригнал ездовых животных, обещанных Храму.
— Животных? — одними губами повторил Илидор.
Волочи-жуки, словно поняв, что говорят о них, дружно повели вверх-вниз короткими головёшками. Стоявшие рядом жрецы, Юльдра, Ноога — все они выглядели исключительно довольными.
— Прайд подготавливает Храму провожатых в дорогу, подготавливает в дорогу еду, обереги от оборотней и чесалку для спины из волчьих когтей в подарок верховному жрецу Юльдре.
Упомянутый прижал ладонь к груди и рассыпался в заверениях величайшей признательности.
— А-а-да, — пробормотал себе под нос Илидор. — Здорово. Прекрасно.
— И прайд мирно просит Храм довольствовать прайду вразумляторов, которые будут говорить с нами про батьку-солнца. Научив нас хорошо говорить про батьку-солнце, Храм будет уверствован, что дочери и сыны прайда понесут истории про Храм в другие земли прайда, и то для всех будет хорошо.
Давая возможность жрецам перешептать эту просьбу, вожак обернулся к дракону.
— Ты долженствуешь узнать, друг Храма Илидор, что прайд не гордится своим сыном Ньютем сегодня. Прайд измыслит поведение Ньютя. Быть может, прайд завялит этого негодного кота на солнце.
— Да зачем так-то, — пробормотал дракон и умолк, споткнувшись об удивлённый взгляд Ыкки. — М-м-м, друг Храма Илидор был радостен гостить в прайде и, гм, будет радостен видеть своих друзей-котулей снова в любое время.
Вожак выглядел очень довольным ответом дракона. Юльдра и старшие жрецы завершили свои краткие перешёптывания, и вожак пригласил гостей под свой навес, чтобы угостить холодным молоком и пересказать важные вести. Дракон шёл, прихрамывая: беготня по лесу с расцарапанными ногами даром не прошла. И ещё на него, наконец, навалилась усталость всего этого безумно безумного дня.
Навес вожака оказался самым обычным, небольшим, с брошенными наземь соломенными подстилками и парой ящиков. Всех отличий от любого другого навеса — развешанные там-сям крашеные скелетики рыбок и страшно истрёпанная пыльная волчья шкура на полу. Вместе с Илидором под навес вожака потащились не только жрецы, но и многие котули.
Дракон, уже мало что соображающий, принял кувшинчик холодного молока, который вожак достал из ящика в полу (молоко, судя по вкусу, было козье, хотя одни лишь старолесские хрущи ведают, где эти котули держат коз) и честно попытался осмыслить все те бессвязные хваления себя и Храма, которые исторгал вожак. Жрецы слушали его с большим и явным удовольствием.
Пока вожак говорил, котули грудились вокруг навеса, одобрительно взмякивали, мурчали, ходили туда-сюда, не спуская голодных глаз со своего вожака, то и дело опускались на четвереньки и подходили потереться об него боком. А вожак, не прерывая рассказа, с нажимом проводил по подставленным бокам котулей растопыренной пятернёй.
Дракон смотрел, как котик гладит котиков, и почти физически ощущал, как с его макушки сыпется наземь звонкая черепица.
Потом котули затянули храмовые гимны, и всякий раз после исполнения очередной короткой песенки про стрелы судьбы, запах грозы и свет отца-солнца в груди котули с живейшим интересом выясняли, как жрецы и друг храма Илидор оценивают их пение. После исполнения третьего гимна к Илидору подсела молодая котуля — та самая, что сердито мела хвостом, когда в посёлок приехал человек-торговец. Котуля устроилась поближе к Илидору, уставилась на него прозрачно-зелёными глазищами и принялась с тихим подмуркиванием выяснять, может ли котуля сделаться жрицей Храма Солнца и не сумеет ли славный храмовник Илидор замолвить за неё словечко перед Юльдрой.
Прежде чем изрядно одуревший золотой дракон сумел стряхнуть с себя котулю, та заставила его дважды повторить, что зовут её Лала и что у неё великолепный мурлычащий голос, который приведёт к отцу-солнцу неисчислимые множества новых последователей, а также что Лала готова ехать хоть на край света, чтобы петь про отца-солнце на бульварах и площадях самых всевозможнейших городов, особенно если Лале выдадут красивую голубую мантию.
Неподалёку от навеса вожака Йеруш Найло с невозмутимейшим видом нагружал своим скарбом самого бодрого с виду волочи-жука.