Лес шумел, шелестел, стрекотал, шуршал и наполнял тело силой — спокойной, мудрой, может быть, чуждой, но вроде бы не враждебной. Пахло свежей листвой, растёртой пальцами, а ещё — свежеразрытой землёй и стоячей водой, нагретой солнцем. Пекли расцарапанные Ньютем ноги, на что Илидор едва обращал внимание, и немного костенела поясница от непривычной позы и напряжения тела, ожидающего срочных и ужасных подлостей от преследователей.
То и дело котули-проводники поднимали ладони, требуя остановиться, и все какое-то время сидели недвижимо. На взгляд чужаков, совсем ничего не происходило и не менялось, но в какой-то момент котули отмирали и махали руками, показывая, что можно продолжать путь. Илидор бешено блестел глазами, словно требуя: а давайте поедем куда-нибудь, где нельзя! А давайте из кустов на нас вывалится страшная опасность и лютая жуть, ну, ну-у! Один раз дракон неосознанно принялся напевать тревожно-задиристый мотив, и Йеруш немедленно запустил орехом в драконью спину.
Иногда котули сворачивали с тропы или меняли направление, поясняя: «Здесь гнездовища саррахи, след объехать» или «Лесу не в подобе, чтоб мы ехали здесь, сделаем петель через восточные тропы». Илидор послушно щёлкал жука по панцирю, наказывая взять нужное направление, и смотрел глазами голодного кота на те места, которые отряд объезжал. К счастью или нет, оттуда на путников ни разу ничего не вывалилось.
Один раз дорога провела их рядом с каменной башней, окружённой когда-то высокой, а теперь полуразвалившейся стеной. Во дворе её горел костёр и отдыхали несколько людей-торговцев и проводник-котуль. Под стеной жевали липовые листья две гигантские гусеницы, запряжённые в тележки. Поодаль стояли-качались на длинных ногах три хвоща — по всему видать, торговцы прошли вплотную к их территории, и теперь хвощи воинственно раздували игольчатые бока, поскрипывали угрожающе, и ясно было, что они не успокоятся, пока чужаки не уберутся.
Букка повёл отряд по широкой дуге — вовсе ни к чему, чтобы разъерепененные хвощи обратили внимание на новых путников, ну его в грибницу. Илидор же смотрелна них горящими глазами и вовсе даже не возражал, чтобы его сейчас сочли угрозой. Жрецы обалдело пялились на гигантских гусениц, впряжённых в повозки — гусеницы были подобны кольчато-зелёным мшистым брёвнам на юбочках-ножках. Йеруш же с интересом разглядывал башню.
— Откуда такое в лесу? — вполголоса спросил он у Тай.
Котуля пожала плечом.
— Кто-то скажет: лес вырос в таком месте, где много было башен. Кто-то скажет, башни построили люди с холмов, когда стали жить в старолесье. Тай не знает. Тай не скажет.
— Храмовая башня такая же? — допытывался Найло почти шёпотом.
Тай обернулась на разваленные стены.
— Та целая. Стены крепкие. Ворота запертые. Никого не впускает.
— Ого! — восхитился Найло и тут же снова уткнулся в книгу, потеряв к башням всяческий интерес.
Дальше дорога какое-то время шла среди лип и берёз, потом потянулось очередное иссохшее редколесье. Всё тут было желтовато-серым, как будто выгоревшим под беспощадным солнцем: тонкая сухая трава, кое-где торчащие из неё тонкие стволы берёз. Несколько кустов смородины, усыпанные, как веснушками, вызывающе-красными ягодами. Котули косились на ягоды так, словно ожидали от них любой пакости в каждый следующий миг.
За деревьями то и дело слышались звуки: громкий треск, глухой мерный стук — будто чем-то колотили по большому полому стволу, заливистое пение птиц, которые, верно, перепутали предзакатье с рассветом. А самым странным оказался смех. Непонятно кем издаваемый смех, звонкий, злорадный, разнесённый эхом так, что звучал будто со всех сторон разом.
Котули реагировали на все эти звуки, реагировали на появление синепузых птичек, на пробегающих поодаль зайцев, лисиц и свинок, на внезапные порывы ветра и танец палой листвы. То замирали, то сворачивали с пути, раз или два велели отряду вернуться назад и взять другое направление. Несколько раз котули разражались требовательными взмявами, прислушиваясь к лесу, ожидая от него какого-то ответа, и слышали или же видели этот ответ, которого не могли понять чужаки. Илидор всякий раз с надеждой подавался вперёд и тянул руку к мечу, лежащему перед ним поперёк седла, но — котули своё дело знали, они были аккуратными и надёжными проводниками по Старому Лесу, так что отряд продвигался всё дальше, не встречая на своём пути ничего угрожающего.
Отчаявшись дождаться незнакомых неприятностей, Илидор обернулся к знакомой:
— Ты подрядился что-то исследовать для котулей? Я видел, как ты всё шептался с тем котом, который приводил к лагерю отряд с Ыкки. И сейчас всё бормочешь.
— Ни на что я не подрядился, — Йеруш поморщился, словно у него вдруг заболел зуб, — у котулей в языках естественные анализаторы воды, я уже говорил. Какую воду можно пить — они быстрее меня понимают. И никаких исследований им не нужно: жизнь налажена и никуда не двигается — да что я тебе объясняю, ты только что был в прайде!
— У тебя такой вид, словно эти котульские анализаторы тебе наносят личное оскорбление.
Йеруш не ответил. Уставился на дракона вытаращенными глазами, чуть наклонив голову, безмолвно и от души прося заткнуться, но дракон, конечно, не заткнулся.
— Ты как будто на самом деле хотел зацепиться за прайд, — говорил он. — Как будто искал, где же ещё можешь пригодиться. Это выглядело странновато, потому что обычно…
— Илидор, а ты на самом деле пытался приманить девиц-котулей? — вполголоса огорошил встречным вопросом Найло, убедившись, что их хвостатые проводники заняты разговором. — Ты же понимаешь, о чём поёшь и как действуешь на других, я правильно говорю? Значит, ты понимал, о чем напеваешь кошкам, это не случайность, что они принялись за тобой таскаться?
Дракон вскинул брови и не ответил. Не был уверен, что Йеруш действительно ожидает ответа.
— Ну, скажи, ты нарочно подманивал котулей или нет? — Настаивал тот. — Что ты так на меня смотришь? Тебе разве трудно открыть рот и сказать? Или я слишком тихо спросил — но ты же не хочешь, чтобы я орал на весь лес, да и лес не хочет, чтобы я орал на него!
Илидор косился на Йеруша диковато и не отвечал. А Йеруш, словно совсем позабыв про книжку, заложенную пальцем на нужной странице, выжидающе давил пытливым взглядом Илидора и чуть покачивался в седле, а солнце подсвечивало его разлохматившиеся волосы, отчего казалось, будто голова тлеет от усердных дум.
— Найло, ты не всерьёз, правда? — наконец с надеждой уточнил дракон. — Это же котули. Они как бы не совсем люди!
— О, ну вы посмотрите на него! — Йеруш картинно поднял руку, потом вдруг резко уронил её, звонко щёлкнул по панцирю своего волочи-жука и тот сбился с шага. — Котули — не люди, ха, ну кто бы подумал, что тебя это останавливает, Илидор! Даарнейриа — вообще драконица! Причём снящая ужас! Снящие ужас драконы похожи на ящериц, если хочешь знать моё мнение, но тебя вроде бы не смущало, что Даарнейриа похожа на ящерицу, нет, ну или да, я не знаю, я же не следил за вами, так что откуда мне знать, смущало тебя что-нибудь или нет!
— Найло! — придушенно просипел Илидор. — Я и сам дракон!
— Так я и говорю! — обрадовался Йеруш. — Ты — дракон, Даарнейрия — дракон, вы тоже не совсем люди или даже совсем не люди! А Фодель — не дракон, нет, и ничуточки даже не похожа! Ты заметил, что Фодель — не дракон, правда же заметил? Но тебя вроде бы не смущает эта межвидовая связь?
— По-моему, она только тебя смущает, — огрызнулся Илидор. — И вообще, ты какой-то взвинченный, Найло! Может, тебе тоже нужна какая-нибудь связь, а?
— Со жрицей солнца, что ли? — выплюнул Йеруш. — Да я лучше возлюблю костёр! Но ты так настырно уводишь разговор от котулей, Илидор! Тебя не смущает, что ты сам — не совсем человек или совсем не человек или не всегда людь — так почему тебя должно останавливать то, что котули — не люди?