А ещё дальше, на лугу в сухостойном ячменнике, обитает старый вредный хвощ, гораздый пугать волочи-жуков под одинокими путниками и заманивать их, жуков, к себе в ячменник. Там жук может ободрать ноги, и что ты тогда будешь делать — тащиться по дороге на своих двоих? Далеко ли дотащишься?
А ещё дальше, на стыке Песочного озера и болотца, стоит алтарь, где по осени изгоняют злых духов, и подле того алтаря очень любят ошиваться бродяги со всех ближних концов Старого Леса. Люди, грибойцы, волокуши, полунники, шикши — кого только не встретишь среди этих оборванцев. И далеко не все они очень уж обожают котулей! Притом бродяги — ушлый народец, чуткий: и силу и слабосилие они чуют на расстоянии полёта стрелы. Ыкки был уверен: на Илидора они даже посмотреть побоятся, а вот к бедненькому одинокому котулю Ыкки непременно привяжутся, будут брести за ним до самой кромки болота, клянчить соль или кусочек металла, хватать за башмаки, дёргать за вибриссы и за хвост, а то и тюки взрежут, а то и грязью в спину бросят.
Словом, если ехать вдвоём или там ещё всколькером — ничего особенно опасного нет на северной дороге, уж сколько раз Ыкки доводилось ездить по ней в компании или приезжих сопровождать. Неприятное — да, неприятное на северной дороге встречается в изобилии, а вот особых опасностей для компании нет.
Но если по северной дороге будет ехать один… И если этот один будет такой недотёпа как Ыкки… Говоря его же собственными словами, эта идея не казалась очень безопасной.
Спина Илидора меж тем уже почти затерялась между вязами и кряжичами, а Ыкки отчего-то подумалось, что ещё несколько мгновений — и сокрытая восточная дорога просто застит глаза тому, кто пожелает отправиться следом за Илидором, и тогда никакими способами невозможно будет отыскать его снова.
— Подожди меня-яу! — взмяучил Ыкки, вызвав негодующий скрип кряжичей, нервно щёлкнул своего волочи-жука по панцирю и поспешил следом за жуком Илидора, поджав уши и дрожа хвостом.
Нет, Ыкки всё ещё не был уверен, что принял лучшее решение — но Ыкки вообще никогда не был уверен в своих решениях, ведь никто не учил Ыкки принимать решения. Думать — это дело вожаков. Ну вот, успокаивал себя котуль: если на сокрытой восточной дороге с ними случится какая-нибудь злая беда, то виноват в этом будет уж всяко не Ыкки, а тот кто взял на себя дело вожака: неугомонный, упрямый и решительно невыносимый Илидор.
***
— Ты только погляди!
Чуть в стороне от тропы, под старым-старым строенным кряжичем было устроено нечто вроде алтаря. В мягкую почву почти по колени вросла каменная статуя молодой воительницы, вытесанная так искусно, что казалась… кружевной? стеклянной? кованой? плетёной? И такой, и эдакой, и вдобавок совершенно живой. Резец скульптора, казалось, захватил воительницу в движении, запечатал в камне миг — прищур глаз, изгиб лука, натяжение тетивы и перекат мускулов на худых руках, и почти-прикосновение оперения стрелы к впалой щеке, и почти-движение выбившихся из косицы волос от лёгкого ветерка.
Вокруг статуи расставлены глиняные плошки. В некоторые налит топлёный жир и набросаны куски тряпочек — кто-то жёг в плошках огонь, но теперь он давно потух. В другие плошки положены горсти ячменя — при этом на земле рядом не лежит ни зёрнышка. Неуёмные птицы, щебечущие вокруг и скачущие там-сям по ветвям, не трогают сделанные статуе подношения.
Между плошками лежат цветные камешки, судя по их гладкости — обточенные морем. И откуда им было взяться в Старом Лесу?
Кое-где поблёскивает металл, но это не те кусочки, за которые можно сторговать что-нибудь на рынке — это все как один предметы, для чего-то назначенные: колечки, железные наконечники стрел, довольно крупные звенья цепи и другие подобные вещи. Немного в стороне лежит на деревянной досочке одёжный крючок, очень похожий на крючки с жилетки воительницы. Кроме этой жилетки, на ней только туника, короткая, до середины колен, и мягкие кожаные сандалии, в которых ноги её должны ступать абсолютно беззвучно по тайным тропам Старого Леса, не тревожа ни зверя, ни птицы, ни малой травинки.
— Илидор, не иди туда-у! — придушенно прошипел Ыкки, но дракон его не слышал.
Дракон сам не понял, когда слез со спины волочи-жука и теперь, словно кто неспешно тащил его на аркане, двигался к диковинной статуе.
Что она делает посреди леса? Такой красоте, такому тончайшему произведению искусства место где-нибудь в столичной эльфской галерее или в гномском Дворцовом квартале, среди величественных и прекрасных статуй, вытесанных прямо в стенах или выложенных из полудрагоценных камней.
Статуя наверняка очень старая, раз успела врасти в землю так глубоко. А огромный кряжич – моложе статуи: вблизи видно, что край постамента врезается в ствол дерева, как бы выгрызая в нём острый угол, и такой же острый излом на стволе виден выше, выше и до самой кроны, которая теряется на высоте роста пяти или семи человек.
И как же получилось, что Илидору знакомо лицо этой древней и тщательно оберегаемой статуи, которая стоит на дороге, «сокрытой веками»? Что Илидор вживую видел и это лицо со впалыми щеками, и эти пушистые волосы, выбившиеся из косички, и эти лисьи глаза, которые сейчас ненавидяще смотрят на него с искусно вырезанного древним скульптором каменного лица.
— Илидо-оур, — от волнения в голосе Ыкки явственно прорезались мявкучие ноты, — отойди-у от неё-у!
Тот словно не слышал. Медленно протянул руку, медленно провёл кончиками пальцев по оперению стрелы в том месте, где она почти касалась щеки воительницы.
Одновременно с негодующим возгласом ветер донёс запах земляники.
— Полу-унники! — с этим восклицанием Ыкки сиганул со спины волочи-жука прямо в заросли папоротника у поворота тропы и тем самым оказался не между полунниками и Илидором, а сбоку от них. И замер, не понимая, что ему делать.
Звякнула сталь, Илидор обернулся — всего лишь обернулся, текучий, как вода, и полунники с дубинами отпрянули на шаг назад.
Их было пятеро. Тугая бело-зелёная кожа в рытвинах, коренастая стать, одежда из кусков кожи и заячьих шкур. Из чёрно-зелёных, похожих на жёваную ряску волос торчат подвижные жгутики, пробуют воздух, как змеиные языки. У всех в руках — дубинки, тяжёлые, в застарелых въевшихся потёках, при виде которых у Ыкки дёрнулся хвост и уши.
— Чужак, — произнёс младший. Жгутики у него на голове негодующе затрепетали.
Солнце убежало за облако, бросило тень прямо на Илидора, и он сам выглядел почти статуей в серо-тучливых лучах: стоял, подобравшись, с полуразвёрнутыми за спиной крыльями, сверкал исподлобья глазами, отсвет золота падал на его щёки и очерчивал грозно линию бровей. В горле нарастало рычание, дикое, нечеловеческое. Он просто стоял перед полунниками, в пяти шагах, глядел на них исподлобья, чуть подрагивал губами, едва слышно рыча и слегка разведя в стороны руки. В правой тускло блестел неведомо когда выхваченный меч — меч, который гномы Такарона выковали специально под руку Илидора из металла, рождённого в недрах Такарона — ни Ыкки, ни полунники об этом, разумеется, не знали, но чувствовали, что этот меч — нечто вроде продолжения руки.
Полунники костенели телами, стискивая свои громоздкие дубины и не понимая, что это такое они видят перед собой и как себя с этим вести.
Зверочеловек? Дух? Неведомая тварь? Чего она хочет? Зачем она тут? Почему рядом с нею котуль?
Луч света выглянул из-за облака и упал на лицо статуи воительницы. Полунники, словно очнувшись, шагнули вперёд. Илидор хлопнул крыльями.
— Здесь чужакам дороги нет, — сурово и твёрдо сказал старший. — И никто не смеет прибли…