Прошло несколько дней, и неожиданно для себя он понял, что вспоминает только об одной особе женского пола, находящейся в этом замке. О девочке, живущей на самом верху башни и вылезающей на крышу, когда становится скучно. «Ей, наверное, жутко одиноко там», — внезапно подумал Генри — и отправился к винтовой лестнице.
Он постучал три раза, но никто не ответил. Генри осторожно заглянул внутрь. Его обдало холодном — окно снова было открыто, и с улицы в комнату врывался ледяной ветер. К счастью, дождь уже перестал — поэтому вместе с ветром внутрь не врывались потоки воды. Принцессы нигде не было видно.
— Ваше высочество? — осторожно спросил Генри, но никто не отозвался. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Порыв ветра раскидал бумаги на столе, прошелестел страницами раскрытой книги. Генри заглянул в нее, проходя мимо. «...Когда человек умирает, он видит, как солнце встает на западе. Так он переходит из одного мира в другой. Его душа летит к солнцу так быстро, что успевает увидеть, как оно встает еще раз. И в этот момент свет этого мира становится не властен над ним. Он видит Тот Свет». Генри закрыл книгу и посмотрел на обложку. «Суть Света или единобожие как истинное учение о бытии». Генри поморщился. Он скептически относился к книгам религиозного содержания. По его мнению, Свет на то и был Светом, что его невозможно описать. В отличие от всего остального.
Генри подошел к окну и выглянул наружу, наверх. Вылезти на крышу оказалось легче, чем он думал, однако проделать это нужно было на приличной высоте от земли — настолько приличной, что летальный исход при падении был бы обеспечен. Но Генри вырос в горах. Скалистых северных горах с крутыми обрывами и глубокими ущельями под ними.
Забравшись наверх, Генри встал, осторожно ступая ногами по скользкому тесу, оглянулся вокруг — и замер. Выражение «стоять на крыше мира» всплыло в голове — и хотя он стоял всего лишь на крыше башни, зрелище все равно было фантастическое. Серые, разодранные в клочья облака быстро бежали по небу, а под ними расстилались бесконечные просторы, леса и поля, и снова леса, и снова поля, скрывавшиеся в сизой дымке вдали. Генри долго стоял и смотрел. В такие моменты он всегда думал, что сорваться и упасть вниз не очень страшно, — если перед этим ты увидел такое.
Крыша башни начиналась с довольно пологого откоса, переходившего потом в остроконечное завершение. Обойдя примерно треть круга, Генри увидел принцессу. Она сидела, скрестив ноги, почти на самом краю. На ней были штаны, толстая вязаная фуфайка и мягкие сафьяновые сапожки.
— Красиво, правда? — спросила она, не оборачиваясь.
— Красиво, — согласился Генри, подходя и садясь рядом.
— Это ближе, чем пять шагов, — заметила Джоан, наконец посмотрев на него.
— Мы не на аудиенции, принцесса.
Она слегка прищурилась и снова отвернулась.
— Наверное, вы правы.
Они немного помолчали, глядя вперед.
— Что вы делали все это время, принцесса? — спросил он наконец.
Она поморщилась.
— Читала. По большей части. А вы, лорд?
— Тоже. По большей части.
— И больше не ошивались под стенами замка по ту сторону от ворот? — она слегка улыбнулась.
— Нет. И по эту тоже.
Они еще немного посмотрели на небо и землю. Земля выглядела плоской и неправдоподобной. Небо было глубоким и слишком близким, чтобы казаться настоящим.
— Папа не хочет меня отпускать, да? — спросила Джоан вдруг. У нее была странная особенность говорить тихо и при этом очень четко, так что он легко мог разобрать ее слова даже через шум ветра.
— Не совсем... — Генри замолчал и посмотрел на принцессу. Ветер трепал ее волосы, заплетенные в косу и выбившиеся спереди отдельными прядями. Она смотрела прямо перед собой, маленькая девочка, сидевшая на краю крыши — на краю мира, потому что в любой момент, он знал это, она могла раскрыть крылья и переступить навсегда тонкую грань между этим миром — и вечностью.
— Он просто боится за тебя, Джо.
Она вздрогнула и обернулась, и Генри понял, что обратился к ней совсем не так, как полагалось, и даже совсем не так, как следовало. Он назвал принцессу именем, которым несколько дней называл ее в мыслях.
— Джо? — переспросила она.
— Прошу прощения. Я оговорился.
— Бывает, — улыбнулась она вдруг.
В этот момент они услышали, как внизу, в комнате, кто-то зовет Джоан. Она поднялась на ноги быстрым, отточенным движением.
— Это папа. Если я сейчас не спущусь, он начнет волноваться.
Генри послушно встал и пошел за ней вокруг крыши. Над открытым окном Джоан остановилась и повернулась к нему. Она по-прежнему улыбалась.
— Спасибо, что пришел... Генри.
Он не успел ответить, потому что она присела, схватилась за карниз — и в мгновение ока уже была в комнате. Генри поспешил следом.
Король ждал у двери. При виде Генри, влезающего в окно, он вдруг резко изменился в лице, и некоторое время стоял молча, не сводя с него глаз. Принцесса кусала губы. Генри ждал.
— Хорошо, Теннесси, — тяжело произнес наконец король. — Она поедет с тобой.
Принцесса радостно вскрикнула и бросилась королю на шею. Генри поклонился.
Когда они вышли от принцессы и стали спускаться по лестнице, король неожиданно остановился и повернулся к Генри.
— Знаешь, почему я согласился?
— Почему, ваше величество?
— Потому что ты первый человек, который смог залезть к ней на эту проклятую крышу.
Начало пути
Отъезд детей — всегда дело непростое. Какими бы вескими ни были причины, все равно кажется, что этого можно избежать, что вероятный риск превышает возможную пользу и лучше оставить все, как есть. Однако если дитя — принцесса, проблема становится значительно серьезнее.
Как можно увезти Джоан на север, не вызвав при этом серьезных подозрений, на первый взгляд казалось задачей практически неразрешимой. Правда, принцесса очень здраво заметила, что она уже полгода сидит одна в башне, и если кто-то еще ни о чем не догадался, то он — круглый дурак, и его мнением можно пренебречь. Однако король сомневался, мучился, не мог ни на что решиться — и при этом почему-то упорно считал, что отвечать за все происходящее должен был Генри. Последний отнюдь не был в восторге от такого расклада. Ему нравилась Джоан, и он искренне хотел ей помочь. Но, по возможности, ему хотелось это сделать с наименьшим неудобством для себя. А вот это как раз и не получалось.
В конечном итоге король предложил отправить принцессу на обучение в один из северных монастырей — а оттуда она тайком должна была уехать с Генри. План был далеко не идеальным, но ничего лучше они придумать не смогли.
Все монастыри в Инландии находились на севере, в предгорьях Гра-Бейнн. Причина была не в безлюдности или суровости этой области, а в том, что культ Света пришел именно с севера. Изначально он был религией племен, обитавших в юго-восточной части гор Гра-Бейнн, однако со временем стал распространяться по всей стране. Почему у диких, отрезанных от мира племен уже существовал монотеизм, в то время как куда более просвещенные и культурные королевства все еще оставались верны различным формам язычества, могло бы стать этнографической загадкой, если бы не простое и логичное объяснение, которое всегда могли представить жители севера. Все дело было в драконах.
Горы Гра-Бейнн никогда не принадлежали человеку. Испокон веков они были землей драконов — и люди с благоговением и страхом держались подальше, одинаково сторонясь неприступной горной страны — и ее обитателей. Но драконы людей не сторонились, напротив, они часто наведывались к ним в гости — чаще из любопытства, чем из злых побуждений. На юге, особенно в Кресской Империи, бытовал миф о кровожадных драконах, крадущих скот или похищающих юных девиц — миф, проистекавший в первую очередь из любви самих имперцев к обоим занятиям. Однако любой горец высмеивал такие слухи — потому что они не имели никакого отношения к реальности.