— Милорд, если хотите, я передам, что вы ранены, что не можете явиться...
Генри вздохнул и взглянул на слугу.
— Я не ранен. У меня разбито колено и подвернута нога. Ничего особенного.
— Тогда позвольте, я помогу вам подняться.
***
Отчасти Генри повезло — от Рейнгарских ворот до замка было ближе всего. Не повезло ему в том, что дорога на замковый холм, поднимавшийся над городом, вела круто вверх и состояла по большей части из ступеней. После первой трети пути он готов был сдаться. После второй — возненавидел все и всех, кто заставлял его подниматься по этим ступеням, включая себя. Когда они дошли до площади перед входом в замок, Генри было уже все равно. Весь мир сосредоточился в безумной боли в ноге, настолько сильной, что он уже стал воспринимать ее, как отдельную, почти разумную часть себя.
От входа в замок к дверям в тронный зал вела лестница. Большая, пологая — она осталась с тех пор, когда короли считали необходимым въезжать к себе домой верхом. Генри глухо выругался и начал подниматься. Ленни шел рядом, готовый подхватить — но Генри казалось, что, стоит ему опереться, он потеряет всякую готовность идти вперед.
У входа в зал стоял караул, при виде Генри они поспешно распахнули высокие дубовые двери. Генри проковылял мимо — и остановился.
В зале было много людей. Некоторые, как Уорсингтон, в светской одежде — члены городского совета, крупные купцы. Однако большинство было в доспехах и белых плащах — лорды и рыцари без титула, как будто сошедшие с гравюры, излучающие силу, уверенность, победу...
Он увидел ее не сразу — белый плащ и кольчуга никак не выделяли ее в толпе. Королева стояла возле одного из высоких окон. Она обернулась, когда двери захлопнули за его спиной, и сделала несколько шагов навстречу Генри. Остановилась, сложив руки перед собой.
— Лорд Теннесси, — произнесла королева, и при звуке ее голоса все разговоры в зале мгновенно прекратились.
Королева Джоан спокойно смотрела на Генри.
И он понял, что они проиграли. Они с Сагром не справились. Не имело никакого значения, что к нему обращалась женщина, а не дракон, что ее глаза были ореховыми, а не желтыми. Они проиграли. Они потеряли Джоан.
— Моя королева, — Генри заставил себя ответить — потому что все вокруг ждали, что он ответит на ее приветствие. А затем медленно и осторожно, чтобы не упасть, он преклонил колено — вовремя сообразив, что ни в коем случае нельзя опускаться на правую ногу — и опустил голову, очень низко, пряча от всех лицо, чтобы никто не заметил ужаса и тоски, которые его при этом охватили.
Глаза и мысли
Первым желанием Генри, когда он проснулся, было бежать. Он лежал в кровати и смотрел на ненавистный каменный свод, и чем дольше Генри смотрел на него, тем сильнее становилось это желание. И тем очевиднее становилось, что бежать он никуда не может. Травмы ноги оказались серьезными, и Генри тихо застонал при мысли о том, что придется проводить день за днем в своей комнате.
Но это было не самым страшным.
Самым страшным было лицо королевы. Холодное, решительное, спокойное — и абсолютно чужое. Генри не имел ни малейшего представления о том, что за человек стоял перед ним — и только еле ощутимое присутствие дракона подсказывало, что королева действительно была той девушкой, которую он когда-то любил и которую столько времени искал.
Ну вот. Нашел.
Генри не знал, рад ли этому.
Он не занимал никакой должности при дворе, поэтому мог бы и уехать, если бы не нога — но воцарение нового монарха означало уйму формальностей, в которых лорд Теннесси обязан был принимать самое непосредственное участие. Проще было остаться в столице и дождаться Совета лордов и коронации.
Проще. Но совсем не просто.
***
Несмотря на запреты врача и Ленни уже полторы недели спустя Генри, опираясь на палку, ковылял по замку. Праздное шатание было немногим лучше сидения у себя в комнате — но так можно было хотя бы попытаться разобраться в том, что происходило при дворе. Уорсингтон, впрочем, снова стал его избегать — или же был просто слишком занят, — зато Бертрам отыскал сам. Генри смутно помнил, что тот служил в дознании еще при отце Джоан, но не был с ним лично знаком. Поэтому его особенно удивило, когда Бертрам, встретив его на галерее, радостно воскликнул:
— Теннесси! А я тебя искал.
Генри приподнял брови и вежливо поклонился. Бертрам ответил небрежным кивком.
— Королева назначила Высокий совет.
— Поздравляю, — ляпнул Генри, пытаясь понять, какое это может иметь к нему отношение, и одновременно удивляясь — если память ему не изменяла, Высокий совет выбирался на Большом совете, который еще не созывался.
— Хочешь узнать, кого она туда включила? — спросил Бертрам, одновременно протягивая Генри свиток. Тот отставил палку к перилам и развернул его. Начал читать список имен — Уорсингтон (первый лорд), Бертрам (дознание), Лексли (армия) …
А потом Генри дошел до последнего имени в списке. И тогда же понял, что имен в списке — тринадцать.
В Высоком совете всегда было двенадцать человек. И тринадцатый — монарх.
Монарх — а не лорд Теннесси.
Генри посмотрел на Бертрама поверх свитка. Тот ухмыльнулся.
— И что я делаю в этом списке? — пришлось постараться, чтобы голос звучал отстраненно.
— Числишься, — пожал плечами Бертрам. — Через две недели будет созван Большой совет, на котором королева представит Высокий. До тех пор можешь не нервничать и лечиться.
Генри протянул свиток Бертраму и взял палку.
— Благодарю за сведения, — бросил он и побрел прочь, проклиная ногу, из-за которой он не мог уйти как можно быстрее.
***
Большой Совет собирался очень редко — главным образом потому, что собрать представителей всех пятидесяти шести родов, присягавших непосредственно короне, было довольно проблематично. Поэтому Совет созывали, когда один монарх сменял другого, а также в чрезвычайных случаях вроде объявления войны. После восшествия на престол брата королевы Совет не собирался — хотя страна оказалась втянута в нешуточный конфликт, случилось это несколько неожиданно для всех, а решения принимались в разных местах и, чаще всего, «по факту». Но теперь все, вроде как, возвращалось на круги своя. Королева вернулась в столицу, разбитая армия имперцев отступала, преследуемая лордом Лексли, к которому по пути на юг присоединялись внезапно воодушевившиеся южные лорды. На призыв явиться на Большой Совет откликнулись почти все — даже те, кто в смутное время регентства Уорсингтона всерьез раздумывал о смене подданства. Более того, многие из них рассчитывали войти в Высокий совет — не зная о том, что королева все решила заранее.
Генри наблюдал за прибывающими в замок лордами, учтиво раскланиваясь со всеми, кто встречался ему во время шатания по коридорам. Народу становилось все больше — впрочем, библиотека по-прежнему пустовала в любое время дня и ночи. Генри, которому спустя пару дней осточертело любезно улыбаться, теперь большую часть времени проводил за чтением. Нога все меньше беспокоила его — если бы не нелепый список, он мог бы отправиться в Тенгейл сразу после Большого Совета.
Но список существовал.
И Большой совет об этом еще не знал.
Генри несколько раз хотел прийти к королеве и лично попросить избавить его от такой чести. Он не представлял себе, что будет делать в Совете — его имя числилось безо всяких пояснений, будто его задача состояла в том, чтобы просто там быть.
И Генри там быть не хотел. Он ненавидел двор, королевский замок, а заодно и весь город, спасение которого слишком дорого ему далось. И не испытывал никакого желания день за днем смотреть в ледяное лицо королевы.
Но именно поэтому заставить себя поговорить с ней лично было невозможно.
Он не знал, как с ней теперь говорить.
***
В назначенный день Генри уже без трости приковылял в Тронный зал и обнаружил там пеструю гудящую толпу. Пятьдесят три лорда — лорд Монтгомери и еще двое изменников, естественно, не явились. «Пятьдесят два», — поправил себя Генри, встречаясь взглядом с леди Денкрей, в девичестве — Гелленхорт. У Джеймса, насколько он знал, наследников не было.