— Надо было лучше прятаться, — прошептал сапожник, глядя ей в глаза. — А не идти напрямик к ближайшим воротам.
— И никакой необходимости, — продолжил он, проводя рукой по шее Джоан и нащупывая шнуровку, — никакой совершенно необходимости с кем-нибудь делиться, правда?
Он спустился рукой в вырез рубашки. Нащупал мешочек, но не остановился и заскользил шершавыми пальцами по коже. Ужас в животе Джоан начал крепко переплетаться с омерзением. Она часто-часто задышала.
***
Сапожник был умным малым. Проворным и хитрым. Он много хотел от жизни — и, кажется, жизнь наконец подарила ему то, чего он хотел. Забрав драгоценности, он получал ключ к исполнению своей мечты — а мечта у этого смекалистого парня была на редкость честолюбивой. Он хотел выйти в люди. Всегда знал, что быть сапожником — не его удел. Что он достоин большего.
И он знал, что эта девушка — настоящий подарок судьбы. Конечно же, надо было хватать мешочек, перерезать девице горло и бежать к воротам, пока те еще не закрыли. Собственно, именно так он и собирался поступить. У него не было никаких далеко идущих планов, тем более что и девушка была не то чтобы особенно соблазнительной. Но что-то в ней было, что-то странное и манящее, что подтолкнуло его не останавливаться на мешочке с драгоценностями и поизучать ее еще чуть-чуть. В конце концов, он ничего не терял. Простое мужское любопытство.
Он уже добрался рукой до ее груди, и сам почувствовал, что начинает слишком увлекаться. С другой стороны... время еще есть...
Он определенно увлекся. Он не заметил, как глаза девушки из ореховых превращаются в ярко-желтые, как ее дыхание неожиданно выравнивается и становится глубоким и почти беззвучным. Он не успел заметить, как реальность постепенно заменяется чем-то другим, чем-то невыразимо прекрасным...
Джоан просто оттолкнула его. Она всего-навсего дала выход тому омерзению, которое распирало ее изнутри, чувствуя, что иначе она взорвется — зная, что в ее случае это отнюдь не метафора. Джоан просто оттолкнула сапожника изо всех сил.
Парень подлетел в воздух и ударился о противоположную стену узкого прохода, после чего медленно сполз на землю.
Прошло очень много времени, прежде чем Джоан смогла моргнуть. Потому что ужас, до того просто тихо копошившийся где-то внутри, медленно и уверенно разлился по всему телу, связал руки, приклеил ноги к земле — и остановил даже глаза. Она хотела и не могла отвести взгляд от тела внизу и следа, оставшегося на стене. Она никогда раньше не видела, что происходит с человеком, разбившемся о камни.
Джоан услышала ровные шаги, приближающиеся справа. Стража. Ежевечерний обход вдоль стен. Она слышала, как стражник подошел. Как остановился. Как что-то крикнул. Раздались еще шаги, тяжелые и торопливые, кто-то громко говорил, кто-то тряс ее за плечо. Она не знала, кто. Она не могла отвести взгляда.
Джоан не сразу поняла, о чем ее спрашивают.
— Что здесь произошло?! Кто его убил? Ты видела, кто его убил?
Невероятным усилием воли Джоан медленно перевела глаза на стражника, продолжавшего трясти ее.
— Это я, — прошептала она беззвучно пересохшими губами. — Это я его убила.
Цена преступления
Все познается в сравнении. Не надо морщиться, Джоан, не надо поджимать губы. Все познается в сравнении. Поверь мне.
Кто так говорил? Джоан уже не помнила. Она сидела на каменном полу, неровном, холодном и влажном каменном полу дельтской тюрьмы и чувствовала, как вся ее жизнь медленно утекает в черную вонючую дыру в центре.
Столько времени она барахталась в волнах, плыла и тонула, жила и страдала — а смысл? Ее больше нет. Ее очень давно больше нет. Есть чудовище с ее лицом, ее голосом, ее руками. Сколько людей любили это чудовище? Сколько заботились о ней, жалели ее, доверяли ей? Доверяли этим рукам?