— Не надо, Генри, — пришла ему на помощь Алисия. — Я знаю, как все произошло. Джим сам виноват. Как и отец тогда. Но это не отменяет того, что оба погибли по твоей вине.
— Я не хотел этого, — твердо сказал Генри, глядя прямо в ее карие глаза. — Ни тогда, ни сейчас.
— Я знаю, — она грустно улыбнулась. — Но это тоже ничего не меняет. И ни слова больше об этом, Генри.
Он кивнул и, после недолгой паузы, все-таки сказал:
— Ты чудесно выглядишь.
Она тихо рассмеялась и, ничего не ответив, вернулась к своему мужу. Генри плохо знал лорда Денкрея — они не были знакомы до замужества Алисии, а после тем более не пересекались, учитывая желание Генри держаться от Гелленхортов как можно дальше. Денкрей посмотрел на него, но взгляд этот был совершенно равнодушным.
«Надеюсь, они с Джимом не были близкими друзьями», — подумал Генри мрачно. — «Нового витка вендетты я не переживу. Причем, скорее всего, в прямом смысле этого слова».
Раздались звуки фанфар, и лорд Денкрей, как и все остальные, перевел свой взгляд на главный вход. Глашатай закричал:
— Джоан, королева Инландии, хранительница Нордейла, королева Верхнего Ина, княгиня Вирравии и Стет-энда!
Генри подошел чуть ближе, оказавшись во второй линии шеренги, которая выстроилась вдоль прохода от дверей к трону. Рост позволил ему заглянуть поверх головы лорда Ордея — и он увидел королеву.
Почему-то он думал, что она будет в платье. Генри помнил роскошное, красное с золотом одеяние королевы Иезавет, в котором видел ее как-то при дворе. И невольно представлял себе Джоан именно так.
На ней был строгий черный мужской костюм — камзол, штаны, высокие сапоги. Как и тогда, после победы, одежда королевы ничем не отличалась от одежды ее свиты — следом в зал вошли Уорсингтон, Бертрам, Эдвард Баррет и еще несколько человек — судя по беспристрастным лицам, подчиненных Бертрама. Королева стремительно прошла мимо лордов, склонивших головы в поклоне. Генри следил за ней исподлобья, и каждое ее безупречное, точное движение заставляло его внутренне вздрагивать. Она поднялась по ступеням к массивному, потемневшему от времени деревянному трону, но садиться не стала. Повернулась к толпе лордов, которая уже успела сомкнуться за ее спиной.
— Согласно традиции, — начала королева, — сейчас вы должны были бы выбрать Высокий совет. Но вы не будете этого делать.
По залу пронесся легкий ропот. Лицо королевы не дрогнуло.
— Мне все равно, кто из вас хочет быть в Совете и кого считает наиболее достойным, — продолжала королева. — Мне плевать на традицию. Я назначила совет сама. Из тех людей, которых считаю наиболее подходящими. Озвучьте имена, — бросила она глашатаю, которому Бертрам передал список.
— Это возмутительно! — крикнул лорд Рэккети в первом ряду. — Наше законное право — избрать Совет!
Зал откликнулся сердитыми возгласами одобрения.
— Законное право, — повторила королева, слегка усмехнувшись — тонкие губы зло изогнулись. — Лорд Рэккети, вам никто не рассказывал, что наличие прав подразумевает некоторые обязанности?
Она медленно спустилась к лордам. У Генри возникло нехорошее предчувствие, и он инстинктивно шагнул вперед, в первую линию.
Королева подошла к Рэккети. Он был выше Генри и значительно шире в плечах, и королева казалась маленькой и хрупкой в сравнении, даже несмотря на свой рост. Внезапно она положила тонкую руку на плечо Рэккети, слегка нажала — и тот упал, рухнул на колени перед ней.
— Права, — повторила королева, подходя к Рошпорту, стоявшему рядом с Рэккети. Тот, по всей видимости, понял, что его ждет, и предусмотрительно опустился на одно колено сам.
— Священные права вассала, — она шла вдоль первого ряда, а лорды один за другим опускались перед ней. — Дарованные в обмен на верность королю. Где же вы были, верные вассалы, когда Крес захватил пол страны? Когда подошел к Риверейну? Когда мне пришлось с боем пробиваться к собственной столице?
Дойдя до дальнего конца зала, она развернулась — к этому моменту на коленях были все, кроме лордов, прибывших в столицу вместе с королевой. Они, верные и подтвердившие свою верность, держались особняком вместе с Уорсингтоном и Бертрамом и наблюдали за происходящим с отстраненным любопытством.
Генри стоял в толпе коленопреклоненных, как одинокое дерево посреди июльского луга. Он прозевал тот момент, когда рядом с ним все опустились — да и, сказать по правде, не смог бы преклонить колено, даже если бы очень захотел. А Генри не хотел. В конце концов, один раз он это уже проделал.