Так он размышлял в течение двух дней после сообщения Гелленхорта. А потом крессы подошли под стены Риверейна, и Генри окончательно согласился с Джеймсом.
Было бы очень неплохо если бы королевская армия была сейчас здесь.
***
Он сидел, привалившись спиной к каменному парапету. Время от времени Генри поворачивался к узкой бойнице и смотрел вниз, но там все было тихо. «Уснули наконец, — подумал он равнодушно, но тут же задумчиво усмехнулся. — А ведь странно — днем мы яростно убиваем друг друга, а ночью спим друг у друга под боком, как лучшие друзья. И никто никого не трогает».
Прошел третий день штурма. Он был значительно спокойнее, чем два предыдущих, поскольку первый заряд энтузиазма у имперцев закончился, и они начали методично и неспешно готовиться к затяжной осаде города. Почти весь день нападавшие провели вне досягаемости стрел, сыпавшихся на них со стен при малейшем приближении. Генри был и рад этому, и одновременно странное неприятное чувство не давало ему покоя. Вот и сейчас, вместо того чтобы спать, он сидел и смотрел вниз — как будто там могло быть что-нибудь интересное.
Справа послышался тихий стон, тут же перешедший в ровное сопение. Генри глянул туда — лежавший в нескольких шагах от него мальчик завозился, устроился поудобнее и снова погрузился в глубокий сон.
Генри встретил его за день до того, как имперцы подошли к городу. Шел по стене, в который раз все проверяя и перепроверяя, и заодно пытаясь подбодрить угрюмых солдат, не спускавших глаз с облака пыли вдали, — и тут увидел на стене Джо. Генри чуть не упал от неожиданности, с трудом удержал равновесие, ошалело посмотрел снова — но теперь на месте Джо оказался лишь мальчик лет тринадцати, худой, нескладный и до смерти напуганный. Он был одет в форму королевских стрелков и держал большой, почти с него ростом лук обеими руками, как будто без этого мог упасть. Раздалась команда. Последние две недели на стенах каждый день тренировались стрелки — внизу были расставлены соломенные чучела, призванные изображать пеших и конных. Над чучелами хорошо постарались городские умельцы — однако после нескольких дней непрекращающегося обстрела чучела полностью утратили свой первоначальный вид, и теперь напоминали предполагаемых нападающих разве что размером, да и то не всегда. Особенно печально выглядела одна из соломенных лошадей — что-то в ее искалеченной позе всякий раз заставляло Генри отводить взгляд.
Стрелки по команде взяли луки и наложили стрелу на тетиву. Генри следил за мальчиком. Тот долго не мог вытащить стрелу, которая цеплялась оперением за остальные, потом несколько раз уронил ее, прежде чем попасть хвостовиком на тетиву. Когда все уже выстрелили, он еще только собирался натянуть лук — и неизвестно, получилось бы у него это, поскольку большие луки требовали недюжинной силы при натяжении. Снова раздалась команда. Мальчик начал с большим трудом отводить правую руку, пальцы сорвались, и стрела безвольно упала со стены вниз. Мальчик беспомощно проводил ее взглядом.
— Что ты тут делаешь? — спросил Генри, бесшумно подойдя сзади. Мальчик вздрогнул и испуганно обернулся. На Генри уставились огромные серо-зеленые глаза.
— Идем, — приказал Генри. Мальчик смотрел на него, судорожно сжимая лук рукой.
— Положи лук и идем со мной, — повторил Генри спокойно, но твердо. Мальчик послушался, все еще не отводя взгляда. Генри взял его за плечо — рука чуть дрогнула оттого, каким знакомо-худым оно оказалось, — и повел мальчика по стене.
— Ойстер, — окликнул Генри одного из горцев, когда они дошли до Уэйдских ворот. — У тебя не завалялось где-нибудь никому не нужной семидесятки?
Горец слегка нахмурился.
— У нас сейчас нет ненужных луков. Но я могу одолжить вашей светлости. А что случилось с вашим?
— Это не мне. Вот этому юноше.
Ойстер смерил мальчика спокойным проницательным взглядом.
— Он же из королевских стрелков. У них точно полно ненужного оружия.
— Ойстер, посмотри на него. Понадобится двое таких, как он, чтобы натянуть их лук.
— Так может, ему вовсе нечего на стенах делать?
Генри повернулся к мальчику. Ойстер был, разумеется, прав. Но Генри до смерти нужно было сделать наконец что-нибудь разумное, доброе и вечное — например, помочь нескладному подростку поверить в себя. Занятие это было благородным, бессмысленным и увлекательным — то есть представляло собой полную противоположность тому, чем Генри занимался в последнее время.